Грозненские миражи - [5]

Словно волшебные окна, распахивались холсты в украденное войной прошлое, и вставал оттуда оставшийся только в памяти город.

Шелестели платаны у старого обкома, падали шарики конских каштанов в скверах, шумела кленовая аллейка на Августовской. Играли красками поющие фонтаны, по старым улицам плыл сиреневый дурман, и уютно светился подвальчик хачапурной. Грознефтяная с темными арками сталинских домов, Первомайская со старомодными лавочками. Проспект Ленина, накрытый ароматом макухи, беззаботная толпа на вечернем броде, кинотеатры, скверы, черепичные крыши. «Минутка», «Сахалин», Черноречье. Сюжетам не было конца, и город вставал, как живой.

Постепенно почти в каждый рисунок стала вплетаться война. На крышах остатков сталинских домов прорастали деревья, проспект Ленина превращался в уродливые руины, по опустевшим скверам бродили стаи собак.

Рисунки кричали, взывали, молили. Рисунки словно били током и вздрагивали обнажаясь, даже самые заплывшие жиром нервы.

Аня смотрела на него, как на волшебника. И даже сын сказал, немного смущаясь: «Ну, папа, ты даёшь!»

Именно они и сделали следующий шаг. Анна освоила фотоаппарат, сын создал сайт, и картины начали путешествие по Интернету. Через год имя Павла Тапарова стало узнаваемым. Вечерами Аня, надев очки, читала с монитора восторженные отзывы бывших земляков: известность ограничивалась разбросанными по всему миру жителями исчезнувшего города. Павел, делая вид, что это его не трогает, улыбался и прикалывал к мольберту очередной лист.

Ещё через год у него купили первую картину. Они отметили это событие шампанским и заснули только под утро: давно он не чувствовал такого прилива сил, давно она не ощущала такого полёта.

Потом купили ещё одну, потом сразу несколько. И пошло….От предложений не было отбоя, заказы поступали даже из-за границы. Разбухшее делопроизводство взяла на себя Анна, а Павел творил. Стало не хватать времени, и он, не задумываясь, поменял место технолога на сменную работу. На косые взгляды и сплетни он внимания не обращал: главное, времени стало достаточно. Да и не видел он этих взглядов, ему хватало восторженного взгляда Ани. Впрочем, отзывы тоже грели душу. Деньги? Это, конечно, не главное, но….Да что там — получать деньги тоже было приятно.

И когда же это всё кончилось? Чёрт его знает, Павел как-то не заметил. За последний год он написал всего две картины и то еле-еле, почти из-под палки. Только, чтоб выполнить заказ. Что-то ушло. Ушло?

За стеной на минуту перестало бухать, и хриплый голос почти отчётливо пропел:

Сомневаться не надо,

Время вспять не течёт,

Ровно в полночь день со склада уйдёт со счёта

На счёт.

Ушло…

Тапаров протянул руку к листу и замер: резко потемнело в глазах. Медленно, стараясь не двигать головой, он прислонился к спинке стула, закрыл глаза. Вспоминая, как учили в секции, глубоко вздохнул, резко выдохнул. Раз, ещё раз. Ещё. Стало немного легче. Ещё. Павел открыл глаза, присмотрелся: комната немного плыла, но уже не так. Зато заболела голова.

Что это? Очень похожее было пятнадцать лет назад, после контузии. Нет, не может быть — просто он переутомился. Надо ещё подышать. Вдох, выдох. Вдох…. В голове настойчиво зазвенел голос, Павел вздрогнул. Это уж слишком! Точно переутомился. Таблетку выпить?

Голос зазвенел громче, в голове чётко, как в калейдоскопе пронеслись полузабытые картинки. Нефтяные блики на реке, тихий шелест волн, засыхающая на стволе кровь. Снег на скамейке парка, проливающийся портвейн. Другой сквер, удивлённо-снисходительный взгляд: «Уйди, Тапа, всё равно у тебя нет шансов, ты же знаешь!» Оглушающие залпы салюта, и синие, полные тоски глаза. Другие залпы, уже не салюта, рвущий барабанные перепонки вой, тяжёлый, без кислорода воздух бомбоубежища. Запах смерти. Свёрнутая в несколько раз картина, остановившая целящий в сердце осколок.

Павел схватился руками за виски, замер. Картинки потускнели, начали исчезать.

— Нет! — шёпотом крикнул Павел. — Не надо! Ещё! Давай!

Гулко, словно пулемёт, забухало сердце. Голос замер, будто прислушиваясь, и Павел замер тоже. Так он сидел минут десять — прислушиваясь и надеясь узнать. Голос молчал, но не исчезал, как будто тоже прислушивался, что-то решал. Наконец, почти неслышно прошептал что-то успокаивающее и исчез.

Павел посидел ещё немного, вытер пот со лба и тихонько прошёл на кухню. Не зажигая света, вытащил из холодильника бутылку коньяка и хватанул прямо из горлышка. Сердце стало работать ровнее. Павел Андреевич Тапаров торопливо скурил полсигареты, приложился ещё и пошёл спать.

Больше голос не возвращался.

Когда небо стало совсем тёмным, и громады небоскрёбов уже только угадывались на фоне звёзд, айлант опустил листья. Атака с ходу не удалась, но это было неважно. Главное — он нашёл всех троих. Все живы, почти здоровы и все в пределах досягаемости. Никуда они теперь не денутся.

Айлант довольно потянулся ветвями и задремал до утра.

Глава 2

Валентин Кулеев никогда не достиг бы таких высот, если бы не имел одного поистине незаменимого качества: он умел договариваться со своей психикой.

Он чётко знал все свои многочисленные достоинства и недостатки. С иллюзиями Кулеев расстался так давно, что уже и не помнил, страдал ли ими вообще. Прекрасно понимал свои возможности, никогда их не переоценивал, но и недооценкой тоже не страдал. Мир, со всеми его, так называемыми, сложностями, давно был для него «открытой книгой», и Валентин Кулеев отлично знал, что в нём возможно, а что нет. К невозможному Кулеев не стремился, но уж, если чувствовал, что шансы есть, стремился к намеченному невзирая ни на что. Его хватке мог позавидовать любой бультерьер, а пути достижения он вычислял лучше самого навороченного компьютера. При этом он отлично чувствовал, когда надо, сомкнув челюсти, не давать себе ни малейшей поблажки, а когда, уступая несовершенной психике, немного отступить. Чтоб передохнув, снова двинуться вперёд.