Грозная туча - [74]
Между тем, в разных местах России стали появляться крестьянские дружины. Крестьяне выставляли на возвышенных местах своих сторожевых, зорко следивших за движением неприятеля, и лишь только узнавали, что подходившие отряды малочисленны, нападали на них и истребяли до последнего человека. Если же подходивший отряд был велик, сторожившие подавали весть в ближайшее село, а там набатом собирали в условленное место крестьян со всех соседних деревень и сообща нападали внезапно на неприятеля.
В Смоленской губернии народ тоже весьма упорно боролся с французами. В Сычевском уезде майор Емельянов прославился истреблением множества неприятеля, а в Гжатском уезде успешно нападал на врагов гусар Самус. Помещики Энгельгардт и Шубин были расстреляны французами за вооруженную борьбу с ними.
Глава XXIII
Между тем Наполеон делал уже все распоряжения к отступлению. Он приказал маршалу Виктору расположить свой корпус между Смоленском и Оршей и, поддерживая французские войска, находившиеся близ Волыни и за Двиной, управлять Литвой и Белоруссией, наблюдая за заготовлением провианта.
Поставленному им в Смоленске коменданту Браге-д’Илье Наполеон приказал расположить войска у Гжатска, Вязьмы и Дорогобужа, а вестфальцам оставаться в занятой ими местности между Москвой и Можайском. Обоим маршалам было приказано тоже собрать как можно больше повозок и вывезти всех раненых из госпиталей, устроенных по Смоленской дороге в Можайске, Рузе, Колоцком монастыре и Гжатске.
Призвав к себе Дюма, Наполеон приказал ему разделить раненых, находящихся в Москве и в окружности ее, на два разряда: в первом поместить всех тех, которые могут идти пешком и безнадежных, а во втором — всех прочих.
— О первых заботиться нам нечего, — сказал он ему. — А потому обратите только внимание на остальных.
Вместе с тем он велел склонять жителей Московской губернии на свою сторону, всевозможными обещаниями заставлять их разведывать, что делается в русской армии, и распускать там слухи, будто бы в Москве сохранилось много хлеба и французы намерены тут зимовать. С этой же целью он рассылал всюду и свои воззвания; но граф Растопчин старался уничтожить своими афишками вредное действие, которое Наполеон мог иметь на народ.
Он писал:
«Крестьяне и жители Московской губернии! Враг рода человеческого, злой француз пришел в Москву, предал все мечу и пламени, ограбил храмы Божьи, осквернил алтари и церковные сосуды, надевал ризы вместо попов, посорвал оклады и венцы со святых икон, поставил лошадей в церквях. Он разграбил дома и имущество, обижал женщин и детей, осквернил кладбища; заловил кого мог и заставил таскать вместо лошадей вещи, им накраденные. Морит наших с голоду, а теперь, как самому стало есть нечего, пустил своих ратников, как лютых зверей, пожирать все вокруг Москвы и вздумал лаской сзывать вас на торги, мастеров — на промысел, обещая порядок и защиту всякому. Неужели вы, православные, верные слуги Царя вашего, кормильцы матушки каменной Москвы, на его посулы положитесь и дадитесь в обман лютому врагу, кровожадному злодею? Отнимет он у вас последнюю кроху, и придется вам умереть голодной смертью. Проведет он вас обещаниями, а коли деньги даст, то фальшивые; с ними же вам будет беда. Оставайтесь, братцы, покорными христианами, воинами Божьей Матери; не слушайте пустых слов. Почитайте начальников и помещиков: они ваши защитники. Истребим остальную силу неприятельскую; погребем их на святой Руси; станем бить где ни встретятся; уж мало их осталось, а нас — сорок миллионов людей; слетаются со всех сторон, как стаи орлиные. Истребим гадину заморскую, предадим тела их волкам, вороньям, а Москва опять украсится, покажутся золотые верхи, дома каменные, повалит народ со всех сторон. Отольются зверю лютому горькие слезы; еще недельки две, так кричать „пардон“ будет, а вы будто не слышите. Уж им один конец: съедят все, как саранча, и станут мертвецами непогребенными. Куда ни придут, тут и вали живых и мертвых в глубокую могилу. Солдаты русские вам помогут; который побежит, того казаки добьют. А вы не робейте, братцы удалые, дружина московская, и где удастся, поблизости, истребляйте нечистую гадину. А кто из вас злодея послушается, тому гореть в аду, как горела наша мать Москва!»
В отряде, посланном конвоировать раненых французов, лежавших в Дмитрове, находился и Ксавье Арман. Он нашел Этьена Ранже уже выздоравливающим, но еще очень слабым.
Вместо того, чтобы порадоваться выздоровлению своего земляка, он испытывал сильную досаду. «А каково! Не умер! — подумал Ксавье. — Ишь какой живучий!.. Того и гляди, скоро выздоровеет и займет место еще выше прежнего, за большое сражение его произвели в ротмистры… а что он такого сделал? То же, что и мы все, да вдобавок угодил еще под пулю».
