Грозная туча - [11]

— На войне, если не брать силой, умрешь от голода, — говорил Ксавье Арман, занимавшийся грабежом вместе со всеми.

— Лучше умереть, чем красть! — заметил Этьен.

— Поглядим, то ли ты заговоришь, когда поголодаешь! — проворчал Ксавье.

— Что будет, не знаю, но теперь я еще не настолько голоден, чтобы решиться грабить и уничтожать накопленное трудами человека.

— Какой труд! — возразили ему насмешливо грабившие. — Разве помещики работают? За них трудятся рабы их.

— Рабам еще тяжелее работать, чем нам, — стоял на своем Этьен. — А мы с вами знаем, чего стоит трудовой день.

— Оставьте этого проповедника! — закричали его товарищи. — И не давайте ему своих запасов. Пусть поголодает — тогда будет посговорчивее.

— Вам бы уж оставаться с отставшими по доброй воле вместо того, чтобы унижать имя французского солдата! — сказал Этьен с досадой.

«Как бы не так! — думал Ксавье. — Так вот и послушаю тебя, отстану от армии. Я хочу, конечно, вернуться восвояси. Но — по крайней мере, капитаном. А он предлагает остаться с отставшими…»

Что-то такое Ксавье и пробурчал невнятно. Вдруг ворчание его перешло в громкий и радостный крик:

— Вот так находка! — захохотал он, вытаскивая из чащи кустов совсем молоденькую девушку.

Лицо девушки было бледно, темно-серые глаза выражали страшный испуг, помертвевшие губы дрожали. Из груди ее вместо крика вырывались жалобные стоны.

— Оставьте паненку! — кричала пронзительно пожилая женщина, пытаясь защитить девушку. — Это панна Майковская! Мало еще вам, что вы — разграбили имение ее отца, еще на дочь нападать хватает у вас совести!

Но Ксавье и двое из его товарищей не обращали ровно никакого внимания на вопли и стоны старухи и старались вытащить на дорогу прятавшуюся в кустарнике девушку.

Этьен не выдержал и крикнул:

— Как тебе не стыдно, Ксавье! Что бы ты сказал, если бы кто обращался так грубо с твоей Розой?

Прозвучавшее имя невесты разом образумило Ксавье Армана. Он отпустил руку девушки, оттолкнул грубо старуху и крикнул им:

— Убирайтесь!..

Пожилая женщина схватила девушку за руку и скрылась с ней в лесу. Несколько солдат было бросились за ними, но подскакавший офицер громким окриком заставил их вернуться, угрожая застрелить тех, которые отойдут от дороги далее трех шагов.

Посыпавшиеся на отряд пули словно подтвердили слова офицера. Оказалось, что они наткнулись на какой-то малочисленный отряд русского арьергарда, оставленный, чтобы задержать наступление французов. Началась перестрелка… Подобные стычки случались нередко, и молодцеватые болтуны вроде Ксавье Армана зачастую плохо вели себя в этих схватках. Застигнутые врасплох, они кидались в сторону и затем, сделав вид, как будто насилу справились со своими непокорными конями, выдвигались храбро вперед перед начальством. Этьен не лез вперед, но и не отступал без приказа; он без порывов и не спеша исполнял свои обязанности.

Отряд, в котором двигался Этьен, прошел уже ущелье Понарских гор и подходил к городу Вильно, когда ему пришлось выдержать жаркую атаку казаков. Тут только французы убедились, как храбро могут драться русские…

В этой схватке Этьену в первый раз довелось видеть страшные глубокие раны, размозженные головы, трупы людей, проколотые насквозь пиками. Сам он находился, как в чаду каком; в начале схватки он только рубил направо и налево, защищаясь от нападавших на него казаков, но затем он обезумел от всей этой сумятицы и сам уже кидался на неприятеля…

В самом жару этой стычки он вдруг видит, что их раненого генерала Сегюра окружили казаки. Он бросился его защищать, но Ксавье Арман оттеснил его, стараясь первый подать помощь генералу. Этим моментом воспользовались казаки, подхватили раненого Сегюра и помчались с ним в Вильно.

Два раза бросались казаки в атаку под начальством храброго своего командира Орлова-Денисова, стараясь удержать французов, а в это время войска русской Первой армии выступали в строгом порядке из Вильно! Понимая необходимость оставить город, главнокомандующий Первой армией Барклай-де-Толли велел вывозить все важные бумаги, деньги из казначейства и разные драгоценности еще за несколько дней до выступления войск, а сам оставался в Вильне наблюдать за действиями неприятеля и переписываться с князем Багратионом, главнокомандующим Второй русской армией, которая находилась в это время к югу от Гродно около города Вилковишек.

Настало шестнадцатое июня. Это был Троицын день. Еще не брезжил свет. На улицах Вильно была тишина, только казаки появлялись тут и там. На площади у ратуши разместился гвардейский Павловский полк. Солдаты, составив ружья в козлы, отдыхали, лежа на земле. Готовили себе кашу в котлах. Офицеры сидели на скамейках или прогуливались, тихо разговаривая. Некоторые из них держались поближе к полковнику. От этой группы отделился один офицер и быстро приблизился к монаху, проходившему мимо них.

— Куда идешь в такую рань? — спросил он его по-польски.

— К умирающему, капитан! — ответил тот.

— Вдвойне солгал! — покачал головой офицер, улыбаясь. — Во-первых, ты вовсе не исповедник, так как у тебя нет на голове капюшона; во-вторых, я не капитан… А может, тут кроется и третья ложь, самая непростительная, — едва ли ты монах…