Грозная Киевская Русь - [85]

Барсов, стало быть, считает, что в Уставе Святослава Ольговича названы все места, занятые новгородскими славянами. Едва ли это на самом деле так, потому что на основании разысканий самого Барсова видно, что тут названы места в самых разнообразных пунктах Новгородских владений: на севере по рекам Онеге, Ваге, на р. Вытегре, на юге Онежского озера. Не исключена возможность наличия и еще более южных мест (Барсов называет даже район Тихвина), на востоке — р. Вытегра и оз. Лача. Очень маловероятно, чтобы «колонизация» шла такими огромными и ничем не оправдываемыми скачками. Несомненно, что между Тихвином и Онегой были и другие земли, принадлежавшие новгородцам. Но самое главное возражение против толкования Устава Барсовым падает не на эти шаги колонизации, а на необходимость прибегать к «колонизации» вообще для объяснения Устава. Без «колонизации» Устав объясняется, как мне думается, лучше. Перед нами не славянская колонизация, а освоение земли и сидящего на ней населения без различия этнических его особенностей вооруженными дружинами новгородской знати, тоже без различия этнической ее принадлежности. Все эти Волдуты, Тудоры, Сфирки и др. едва ли были славянами. Предки их либо приходили сюда в богатую пушниной и другими ценностями страну из какой-либо соседней земли, либо, с такой же вероятностью, могли быть местной знатью, как думает не без основания М. К. Любавскйй. И те и другие, однако, могли попадать и в дружину к русским новгородским князьям, что, несомненно, и случилось с Чудином и, возможно, с некоторыми другими.

Часть их владений могла перейти к князьям Рюриковичам по мере усиления их политического могущества.

Предлагаемое мною объяснение, конечно, гипотеза, но она кажется мне более реальной, чем толкование, не менее гипотетическое, Барсова.

Итак, и князья киевские, и их окружение, бояре-мужи, не оторваны от земли, они, признавая над собой княжескую власть, сами участвуют в управлении страной. Но мужи-бояре не теряют в то же время своей особности. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что в лице Свенельда перед нами один из таких крупных представителей знати. В. А. Пархоменко настаивает на том, что Свенельд был древлянским князем и одно время сидел князем в Новгороде[391].

A. A. Шахматов считает, согласно с летописью, Свенельда боярином, мужем кн. Игоря, посаженным Игорем в Деревской земле. Свенельд или, вернее, его сын Мстислав Лютый убил Игоря, когда этот последний захотел нарушить права Свенельда на древлянскую дань[392]. Из этих двух гипотез вторая, более близкая к текстам летописи, представляется мне и более вероятной. A. A. Шахматов старается осмыслить поведение Свенельда и Игоря в летописном рассказе о смерти Игоря и прибегает здесь к ряду остроумных и правдоподобных догадок, но не меняет социальной природы героев, В. А. Пархоменко идет значительно дальше A. A. Шахматова. Я не собираюсь разбирать весь этот интересный эпизод. Меня интересует Свенельд как княжой муж, по аналогии с которым мы смогли бы понять и других мужей, посылавших по поручению кн. Игоря своих уполномоченных в Византию. Свенельд — богатейший человек, имеющий свою прекрасно снабженную всем необходимым сильную дружину, за свои военные и политические заслуги посаженный кн. Игорем на очень ответственный пост представителя княжеской власти в завоеванную, но далеко еще не замиренную Древлянскую землю. У нас нет прямых показаний источников о том, что он землевладелец, получающий ренту со своих вотчин. Но поскольку нам известно, что князья и княгини в это время уже владели замками и селами, абсолютно не будет грехом, если мы допустим, что Свенельд и в этом отношении обставлен не хуже своего сюзерена[393]. Конечно, это только одно из возможных предположений.

Факты выступлений феодальной знати против своих сюзеренов в истории любой феодальной страны слишком хорошо известны. Стоит вспомнить хотя бы знаменитого палатного мэра Пипина Короткого, провозгласившего себя королем на место последнего Меровинга и дважды помазанного римским папою. Свенельд с таким же успехом мог бы стать родоначальником новой династии князей киевских, если бы ему удалось одолеть Рюриковичей. Предположение свое я строю на гипотезе Шахматова о серьезном столкновении Свенельда с Игорем. Но, может быть, этого столкновения и не было. Сам Шахматов, очень остроумный в своей догадке, говорит о существовании во время писания летописи «двух различных сказаний»: «По одной версии он (Мстислав Свенельдич. — Б. Г.) убил киевского князя (Игоря. — Б. Г.) и этим вызвал войну киевлян с древлянами, по другой — он убит древлянским князем, и это убийство вызвало войну киевлян с древлянами»[394].

Во всяком случае, Свенельд — один из знатных мужей, признававших над собой власть кн. Игоря, а позднее Святослава. Таких же знатных мужей летопись называет нам не раз: таковы, например, Асмуд, современник Свенельда, Блуд, воевода Ярополка, а потом Владимира, Георгий Симонович, при Владимире Мономахе и др. У нас есть основание думать, что и те мужи, которые в качестве «слов» названы в договорах Игоря и Олега, такие же большие знатные люди, вместе с которыми действуют князья не только во внешних сношениях с другими государствами, но и в делах внутренних.