Гроза зреет в тишине - [50]

Приказав Тане охранять его с тыла. Скакун отыскал доску, привязал к ней шнур, потом поставил на «плот» клетку с котом, да так, чтобы она немного высовывалась вперед. Для большей уверенности клетку привязал к «плоту» веревкой.

Убедившись, что теперь «разведагрегат» в полной боевой готовности. Скакун взвалил его на спину и неслышно спустился к воде.

Толстый, флегматичный кот Васька вел себя в этой ситуации так, как и подобает настоящему разведчику. Поджав под себя хвост, он спокойно сидел в клетке, и только его большие зеленые глаза горели ярче обычного.

— Ну, Васька, не обижайся, если что, — наклонившись над клеткой, прошептал Скакун. — Сам видишь, война. А на войне, брат, всякое бывает...

Васька что-то проурчал в ответ и закрыл глаза.

— Правильно, Васька! Не свети зенками! — похвалил кота Скакун и оттолкнул «разведагрегат» от берега. Течение сразу же подхватило его и неслышно понесло к мосту.

Крепко сжимая в руках концы шомпола, на котором вертелась шпулька, Скакун сидел за кустиком лозы и напряженно ждал. Вокруг было темно и тихо. Только слышался неторопливый перестук кованых каблуков немецкого часового на мосту.

Но вот шпагат провис и лег на воду.

«А может, и не возле сетки? — вдруг усомнился разведчик. — Может, доска просто зацепилась за что-нибудь? Тьфу ты, дьявол! — забеспокоился Скакун, тщетно стараясь разглядеть на воде свой «разведагрегат». — Как же проверить? Может, попробовать потянуть клетку назад?

Он осторожно взялся за шнур, потянул. «Агрегат» — ни с места.

— Точка. Сидит на коряге! — вслух заключил Скакун и растерянно опустил руки. Минуту он сидел неподвижно, не зная что теперь делать, потом рассердился и рванул шнур изо всей силы.

...Дикий, пронзительный крик резанул по ушам разведчика. Вобрав голову в плечи, Скакун припал к земле. На мосту послышался сухой треск, и в одно мгновение все вокруг осветилось ярким молочно-белым светом.

«Все! Конец!» — прошептал Скакун и, желая собственными глазами увидеть, как гибнет его «разведагрегат», а вместе с ним и последняя надежда уничтожить Лозовский мост, посмотрел на реку. Посмотрел я... увидел кота. Стараясь вырваться из тесной, ненавистиой ему клетки на волю, Васька уцепился передними лапами за сетку и визжал так, будто с него живьем сдирали шкуру.

— Чтоб ты сдох, гад проклятый! — сквозь зубы процедил Скакун. Ему в эту минуту хотелось, чтобы в сетке действительно оказался ток, и не на тысячи, а на миллионы вольт!

Но вот ракета догорела. Еще более густая тьма мгновенно поглотила землю, и кот затих. Скакун насторожился. Если немцы заметили его «агрегат», то сразу же поднимут тревогу. И тогда...

Кот молчал. Тихо было и на мосту. Затих даже перестук кованых каблуков. Только где-то в Лозовом, потревоженная ракетой, несмело и хрипло лаяла собака.

Скакун ладонью вытер вспотевший лоб, осторожно взялся за шнур. «Разведагрегат» легко тронулся с места...

Бешено работая руками, Скакун подвел клетку к берегу, выхватил ее из воды и бросился туда, где его ждала Таня.

Здесь, в глубокой яме, он разломал клетку, схватил Ваську за пушистый воротник и дал ему щелчка в мокрый нос. Васька сердито фыркнул, вырвался из рук своего неблагодарного командира и, задрав хвост, сиганул в аир. Скакун зло плюнул ему вдогонку, достал махорку и начал сворачивать цигарку. Пальцы его дрожали...

V

Пробравшись в сад, Кремнев долго стоял под густым кустом сирени. Тишина царила в деревне, и казалось, что все живое давно покинуло эти слепые, темные хаты.

Тихо было и на усадьбе Филиповичей. И не только в хате. Тихо было и в хлеву. Ни вздохов коровы, ни хрюканья свиньи, ни сонной переклички кур. И в сердце Кремнева проникла тревога: вот он сейчас переступит порог хаты и не встретит там никого...

Вывел Кремнева из этого состояния выстрел на мосту и широкий разлив белого света, который мгновенно расплескался по старым обомшелым крышам, по садам и огородам.

Прижавшись к стеке, Василь подождал, пока догорит ракета, потом осторожно поднялся на крыльцо, подкрался к двери и тихо толкнул ее. Дверь не открылась.

Василь забеспокоился. Постучать? Нельзя. Полицаи, наверное, близко и могут услышать. Но как же пробраться в хату?

Вдруг он вспомнил, что есть другой «вход», потайной, который знал только он один. Задняя стена сеней подгнила и осела, и под стрехой образовалась большая щель, в которую мог легко пролезть человек. Эту щель Сымон когда-то плотно прикрыл толстым ржаным снопом, но сноп легко вынимался.

Этой лазейкой Василь решил воспользоваться и сейчас. Тетка Алена не обидится.

И вот он в сенях. Осторожно, ощупью, отыскал дверь в хату, взялся за щеколду...

...В хате было сыро и холодно. Нудно пиликал за печкой сверчок. А где-то в глубине темной, как погреб, комнаты, слышалось хриплое прерывистое дыхание.

— Кто здесь?! — прозвучал наконец приглушенный женский голос. Это был ее, Аленин, голос, и Кремнев поспешно шагнул в темноту и прошептал:

— Это я, тетка Алена, Василь. Кремнев.

Какое-то время царила напряженная тишина. Замолчал даже сверчок. Потом послышались торопливые движения, вспыхнула спичка, и Василь отшатнулся.

...Перед ним стоял высокий, одетый в невероятное тряпье, человеческий скелет. Тонкие и прозрачные, как из стекла, пальцы, в которых горела спичка, тряслись. Огонь, отразившись в глубоко запавших глазах, тоже дрожал, то разгораясь, то потухая.