Гроза зреет в тишине - [20]

Пробежав глазами заголовки коротких заметок, Кремнев посмотрел на дату выхода номера и озабоченно наморщил лоб. 24 февраля. 24-го... Что же случилось в этот день?

Тяжелый, невероятной силы, взрыв покачнул землю. Из-под стрехи на карту посыпалась колючая труха. С грохотом обвалился начатый штабелек дров, где-то в темном углу испуганно пискнула какая-то птица.

Схватив автоматы, Кремнев и Галькевич выбежали из пуньки.

На западе, высоко в черном небе, с грохотом и свистом бушевал огненный смерч. Казалось, что там, среди мохнатых окровавленных туч, сцепились в смертельной схватке тысячи сказочных огненных чудовищ. Описывая фантастические круги и зигзаги, они разъяренно хлестали друг друга тяжелыми кровавыми мечами, разбрасывая вокруг искры, выплевывая огонь и дым...

Но вот все исчезло, и еще более черная ночь окутала пущу.

— Как ты думаешь, что это? — посмотрев на Кремнева, нарушил молчание Галькевич.

Кремнев пожал плечами:

— Видимо, наши самолеты разбомбили немецкий склад боеприпасов.

— Самолетов все это время не было слышно, — долетел из темноты голос Шаповалова. — Я стою на посту давно. Полчаса назад в той стороне кто-то стрелял из автомата.

— Стреляли там и раньше, — уточнил Аимбетов, который незаметно оказался рядом с командиром.

— Склад могли и партизаны взорвать, — подумав, сказал Кремнев и вернулся в пуньку. Но вдруг он остановился и спросил у Аимбетова:

— Веселова еще нет?

— Нет, товарищ капитан.

— Как только явится, пусть сразу же идет ко мне. А пока что подавай ему время от времени условный сигнал. Теперь ты это делать умеешь.

— Слушаю, товарищ капитан! — блеснул зубами Ахмет.

— Это же самое передай и своему сменщику.

— Слушаю, товарищ капитан, — повторил Ахмет и исчез в зарослях бурьяна.

Вернувшись в пуньку, Кремнев остановился возле бочки и на минуту задумался. Ему уже почему-то не хотелось ни изучать карту, ни припоминать того, что случилось 24 февраля 1942 года, — больше семи месяцев назад. Устало махнув рукой, он запихнул бумаги в полевую сумку, потушил фонарик и лег на солому рядом с Галькевичем.

Галькевич молчал, но по его дыханию Кремнев чувствовал, что он не спит. И потому произнес, не окликая его:

— Что-то я начинаю беспокоиться о Веселове...

— Придет, — не сразу отозвался Галькевич. — Этот внезапный шальной ветер мог занести его черт знает куда...

— Что верно, то верно, — согласился Кремнев и улегся поудобнее. Но тревога в сердце не затухала. Он понимал, что не заснет, и потому старался думать о самых разных вещах, лишь бы заглушить беспокойство. Сначала он старался вызвать в памяти образ Вали Ольховской, девушки, которая в сорок первом спасла ему жизнь и которая сейчас была очень близко. Но воспоминания были какие-то хаотичные, тусклые. Тогда он начал думать о своем старом друге Сымоне Филиповиче, с которым пришлось так нелепо расстаться. Эх, как было бы славно, если б теперь рядом с ним был этот мужественный, опытный, мудрый человек! Так надо же! «А может, все это — ложь? Да и в самом деле, как мог сын Филиповича из тюрьмы попасть в ту же дивизию, где воюет его прославленный отец! И попасть сюда только для того, чтобы через каких-то два месяца, двадцать четвертого февраля...»

Василь пружинисто сел, будто кто-то ткнул ему шилом в спину. «Двадцать четвертого! Да! Именно двадцать четвертого!.,»

— Что с тобой? — забеспокоился Галькевич и тоже сел.

— Ничего... Показалось... Ну, показалось, будто Веселов разговаривает за стеной...

— Успокойся ты и засни, — вздохнув, посоветовал Галькевич. — Сидит наш Веселов сейчас где-нибудь под елкой и ждет утра, чтобы потом отыскать нас на этом хуторе.

— Может, и так... Конечно, так. Но... не спится мне. Пойду посты проверю. Все равно кому-то одному из нас надо дежурить.

На ощупь отыскав дверь, Кремнев вышел.

Ветра уже не было. Лес молчал. Слегка морозило. Можно было надеяться, что утром ляжет густой иней, а может, даже и снег.

Василь шел по густому бурьяну и думал. Двадцать четвертое... В этот день сын Филиповича дезертировал. По крайней мере так говорил Хмара, так утверждают контрразведчики... Вот только... Как мог молодой Филипович попасть сюда, на этот хутор? Оттуда, где он бросил окоп и винтовку, дорога к дому была более прямой и близкой. Но почему домой? Что ему дома делать? В их деревне — немцы, и это он знал!..

А может, немцы ему и были нужны? Чепуха! Для того чтобы попасть к немцам, ему вовсе не нужно было десятки километров кружить по лесам и болотам. Стоило только пройти двести метров «ничейной» земли и поднять руки. Да и вообще, откуда известно, что в этой пуньке был именно он, Павел Филипович? Газета? Так газету могли принести сюда сами немцы, наконец — любой другой окруженец, каких немало разбрелось по лесам в ту страшную зиму 1941/1942 года…

Шаповалов и Аимбетов задержали Кремнева сразу же, как только он оказался на пожарище, возле сухого куста сирени. Назвав пароль, Василь остановился, присел на камень. Спать ему не хотелось, и он просто не знал, что ему делать дальше, как прокоротать время до утра...

IV

Веселов очнулся от запаха табачного дыма. Нет, то был не привычный запах «моршанки», горький и едкий, будто чад от подгоревшей солдатской портянки. То был тонкий ароматный запах хорошего табака, и он, этот приятный, но чужой и незнакомый запах, ударил в нос разведчика, заставил его быстро раскрыть глаза.