Гроза на Шпрее - [148]

Фрау Берта явно собиралась возобновить прерванный разговор, но Григорий решительно поднялся:

— К сожалению, я должен идти, иначе не уеду сегодня из Гамбурга. Но, надеюсь, мы вскоре встретимся в Берлине и закончим наш спор, придя к обоюдному согласию. Вы ведь недолго будете гостить у родителей?

— Вы только что сами назвали отчий дом единственным в мире надежным пристанищем. Нет, я пока не думаю об отъезде.

— Вашего мужа это, наверно, огорчит. Тем более, что последнее время он чувствует себя не совсем хорошо: похудел, стал раздражителен. В таких случаях присутствие близкого человека…

— Вам не кажется, герр Шульц, что вы преувеличиваете свои полномочия? — недобрая усмешка промелькнула на губах Берты и сразу погасла, словно ее пригасил ледяной блеск глаз, вскинутых на Григория. — Вы только что передали мне письмо, я его прочитала. В нем с исчерпывающей ясностью сказано все.

— Извините, вы правы. В свое оправдание скажу одно: ваш вопрос о деле Лютца, заданный случайно, из простого любопытства, вывел меня из равновесия.

— Лютц? Не понимаю… При чем тут Лютц?

Не ответив, Григорий приоткрыл дверь кабинета и немного отстранился, пропуская Берту вперед. Но она вдруг остановилась, ожидая ответа на свой вопрос.

— Я дружил с Карлом. Вернувшись на родину, попытался его разыскать. Только попытался, потому что действовал без должной настойчивости. А время шло, какие-то мерзавцы уже смазывали свои пистолеты. И некому было его предостеречь. Он был слишком доверчивым и простодушным человеком, потому и попал в ловушку.

— Предостеречь? От кого? Аноним, враг-невидимка… рука, которую невозможно остановить, потому что не знаешь, откуда она протянется!

Берта говорила и говорила в каком-то лихорадочном порыве, словно слова Григория о его дружбе с Лютцем сняли с нее обет молчания.

— Берта, зови же гостя к столу! — раздался голос фрау Гедлер из глубины столовой.

— О, да, да, прошу вас, герр Шульц! — поспешно, даже несколько заискивающе подхватила Берта приглашение матери.

Григорию пришлось задержаться еще на несколько минут, чтобы познакомиться с хозяйкой дома, поблагодарить за гостеприимство и пожалеть о том, что не может воспользоваться случаем и провести хоть полчаса в таком приятном обществе.

Дом Гедлеров он покинул с чувством облегчения и одновременно с неосознанным недовольством самим собой. Может, вообще надо было избежать разговора о Лютце? Фрау Нунке примчалась сюда, гонимая страхом, пусть хоть этим искупит свою вину перед Карлом! Ибо неизвестность — это худшая из пыток…

Фигура мальчика, неожиданно вынырнувшая из ворот, прервала эти раздумья.

— Ганс? Ты что, ждешь дедушку?

— Нет, герр Шульц, вас. Я думал…

— Хочешь что-то передать отцу?

Мальчик опять весь залился краской, как тогда в комнате.

— Я хотел извиниться, что назвался чужим именем и объяснить…

— Погоди, погоди, я что-то ничего не понимаю. О каком имени идет речь?

— Вилли Шуббе, помните? — в округлившихся светлых глазах мальчика застыло напряженное ожидание, Григорий даже смутился от того, что не в силах что-либо вспомнить.

— Да, да, кажется, припоминаю…

— Вы еще отвезли меня в машине и вообще…

— Ты ехал в Каров? — быстро спросил Гончаренко и почувствовал, как болезненно сжимается его сердце.

— Да, вы еще поинтересовались, хватит ли у меня на билет.

— Ну, и видик у тебя был тогда! Не удивительно, что я не узнал… Нашел своего друга?

— Нашел… в тот день нашел, — прошептал Ганс, и глаза его заполнились слезами.

— Ты можешь мне сказать его имя? — также шепотом спросил Григорий.

— Его звали Карлом. Карл Лютц, Карл Лютц… — дважды повторил Ганс, словно прислушиваясь к звучанию слов. Он ничего больше не прибавил и стоял потупясь — маленькое существо, которое уже соприкоснулось с непостижимым для него миром.

— Если б я тогда знал… Если б я тогда знал… Если б мне могло прийти в голову!

В светлых глазах мальчика засветилось удивление.

— Видишь ли, в чем дело, я долго его разыскивал, мы с ним когда-то дружили, и я все время его разыскивал…

Увидев своего пассажира, шофер такси развернул машину и остановил ее у края тротуара, напротив ворот.

— Можно я поеду с вами? — в вопросе звучала мольба.

— У твоей матери сегодня трудный день, побудь с ней! Да и я сейчас не смогу говорить. Ты не обижаешься?

Ганс отрицательно покачал головой:

— Я не обиделся, но мне грустно. Я ничего, ничего не понимаю, а посоветоваться не с кем. Мне показалось…

Григорий на миг прижал мальчика к себе.

— Мы скоро увидимся в Берлине. А сейчас я должен ехать, скоро отходит мой поезд. До свидания!

— До свидания! Я уговорю маму вернуться домой как можно скорее.

Машина тронулась. Сердце Григория сжалось. Вот он стоит и глядит ему вслед, сын заклятого врага. Маленькое существо, уже познавшее зло и коварство взрослых. И он обязан защитить мальчика. Ибо для того и живет Григорий, чтобы сделать мир справедливым и прекрасным.

Знакомая дорога всегда кажется короче, чем незнакомая, но сегодня она не гладко расстилалась под колесами. Движение на шоссе увеличилось, приходилось уступать дорогу колоннам грузовых машин, пропускать вперед нарядные, быстроходные «роллс-ройсы» и «остины». Шофер такси злился, ругался, кидал вслед пассажирам язвительные реплики. Особенно раздражали его офицерские чины. Когда у закрытого светофора с ним поравнялся длинный блестящий «роллс-ройс» и остановился рядом, таксист вызывающе поглядел на морского капитана, сидевшего рядом с шофером, и с независимым видом стал насвистывать какой-то знакомый мотив. «Стража на Рейне