Гроза на Шпрее - [146]

— А-а… что? — спросил хозяин дома, словно проснувшись и впервые вспомнив о госте.

— Вы скверно почувствовали себя, капитан?

— Пустяки, обычный прилив крови. В добавление к пенсии я заработал гипертонию. И, если отпускаю вожжи, сразу же ее чувствую. Простите, что не сдержался в вашем присутствии. В конце концов я нанес вред лишь себе, а не типу, с которым разговаривал.

— Я не могу быть вам полезен?

— Очень вам благодарен, но пока в этом, нет необходимости. Хотя… На всякий случай передайте Иозефу следующее: известные ему особы бесстыдно вмешиваются в мою семейную жизнь, ставят мне в вину переписку с Фридрихом, угрожают лишить пенсии. Нунке известны обстоятельства, из-за которых мне пришлось подать в отставку. Если я тогда не согласился танцевать под дудку проходимцев от политики, то теперь не стану и подавно. Пенсию я заработал многолетней добросовестной работой, и ставить ее в зависимость от того, в какой зоне проживает мой сын, я считаю нарушением элементарнейших правовых норм.

— А если герр Нунке спросит, чем вызвана возникшая сейчас ситуация?

— Мой отказ от некоторых сомнительных поручений. Эти господа рассчитывали… Простите, идет Берта… мне не хотелось бы волновать ее своими неприятностями, — скороговоркой бросил капитан и пошел навстречу дочери.

Берта вошла задыхаясь, словно очень торопилась.

— Ты сердишься? — спросила она отца и на миг задержала его у двери, положив руку на плечо. — Но я действительно спешила! Если бы не шалости Труди… Ей, видишь ли, захотелось поиграть с электрической кофейной мельницей, и там что-то испортилось. Мама просит, чтобы ты пришел, поглядел. Дети, о эти дети! — Берта устало упала в кресло, сдержанно поздоровалась с Григорием и раздраженно бросила:

— Он должен был приехать сам!

— Герр Нунке очень сожалеет, что его задержали непредвиденные дела. Наверно, в письме…

— Дела, всегда срочные дела!.. Это становится настолько нестерпимым… Есть обстоятельства, из-за которых… Лиз хоронила сама. Вы не представляете, какой это был ужас! Девочка сгорела буквально за неделю. Я обезумела, я лишилась веры, меня силой оттаскивали от гроба… Чужие руки, потому что он… хоть бы теперь, в годовщину ее смерти… Одиночество, боже, какое одиночество! Всю жизнь одиночество! Ожидание писем, короткие встречи… Карьера, прежде всего карьера, а я и дети где-то на самом заднем плане… Как довесок к его успехам, безликие второстепенные персонажи, которые живут его отраженным светом.

Григорий с удивлением вслушивался в эту бессвязную речь, пораженный неожиданным поведением Берты, ее внешним видом. Ему казалось, что перед ним старшая сестра той женщины, с которой Нунке знакомил его на перроне вокзала сразу же по приезде в Берлин. Причем, совсем иная по характеру. Та фрау Нунке, с которой он познакомился на вокзале, а потом случайно встречался в фойе театров и в концертах, производила впечатление человека спокойного, рассудительного и сдержанного, неспособного вот так, ни с того ни с сего, довериться кому-либо, тем более человеку малознакомому. Тогда Григорий и понятия не имел о том, какие взаимоотношения связывают Берту и Лютца. Теперь же он внимательно всматривался в ее лицо, слишком уж внимательно, чтобы она не обратила на это внимания.

— Простите, иногда теряешь над собой власть. Ночная буря вконец обессилила меня… измучила… А после бессонной ночи… Впрочем, это не имеет значения… Отец сказал, что вы привезли мне письмо?

— Пожалуйста! А в этих свертках — подарки детям.

Разрывая конверт, Берта прихватила и краешки исписанных листков. Тонкая бумажная полоска, испещренная буковками, свисала сбоку, на ней виднелись окончания слов или отдельные слоги. Это мешает читать, но жена Нунке, наверно, наперед знала направление мыслей своего мужа, его склонность к нравоучениям. Глаза ее быстро бегали по строчкам, губы кривились в насмешливой улыбке.

— Ну, что же, скажите Иозефу, что у нас все в порядке. Дети здоровы, ведут себя хорошо. С денежным переводом может не торопиться, у меня еще кое-что осталось. Кажется, все… Конечно, кроме приветов.

— Разве вы не напишете несколько строчек?

— Нет… Может, позднее, только не сегодня! Он должен помнить, какой сегодня день.

— Тогда виноват перед вами вдвойне: пришел не только рано, но и несвоевременно. Поверьте, я очень, очень огорчен… Разрешите пожелать вам всего самого лучшего и еще раз простите, — Григорий поднялся, но Берта с неожиданной живостью подалась вперед и движением руки пригласила его снова сесть.

— Еще несколько минут, герр Шульц! — воскликнула она, краснея. — В письме Иозефа много наставлений и ничего такого, что могло бы удовлетворить обычное женское любопытство. Может, хоть вы расскажете о столичной жизни? Учтите, мы живем здесь очень уединенно. Это имеет свои преимущества, но иногда хочется очутиться в обстановке, к которой привык, услышать о том, что у нас происходит?.. Так что же нового в Берлине?

Перед глазами Григория промелькнули все виденные за последнее время театральные афиши. С них он и начал свой рассказ. Но Берта слушала невнимательно. Ее нетерпеливый взгляд вдруг угасал, становился отсутствующим, словно перед ней проплывали картины, никак не связанные с услышанным. Опомнившись, она силилась улыбнуться, бросала какую-нибудь реплику или о чем-то спрашивала и снова, даже не дослушав ответа, погружалась в задумчивость.