Гроза - [25]

– Как ты, солнышко?

Люба нежилась в ласке ладоней Валерии, впитывая тепло солнечных зайчиков – поцелуев, которыми та покрывала её лицо.

– Нормально… Спать только чуть-чуть хочется.

– Ну спи, родная. Я с тобой.

– Ты тоже спи, Лер… Тебе же рано вставать.

– Да какой тут сон теперь…

Валерия прилегла рядом, и Люба устроилась в её объятиях, ёжась от щекотной мягкости её дыхания на своей коже. Время от времени губы прижимались ко лбу в родительски-нежном поцелуе.

– Что же это было? – шепнула Валерия, думая вслух.

– По-научному – психосоматика. Но мне больше нравится – «заберу себе твою боль». – Люба нащупала губами её нос, тихонько поцеловала в горбинку. – Её просто оказалось очень много в тебе. Нелегко было переварить.

– Как же так – вроде медик, а веришь во всю эту романтическую чушь? – Сухие, шершавые губы Валерии устало встретились с Любиными губами.

– А по-твоему, все медики – атеисты-материалисты? – Девушка прильнула теснее, ноги обеих интимно и уютно переплелись. Лежать так было не очень удобно для сна, но приятно до светлой, горячей сладости в животе. – Медицина объясняет и охватывает многое, но не всё. Ты прислушайся к себе… Правда же – тоска ушла?

Вздох Валерии колыхнул её волосы над лбом, окутал капюшоном тепла и мурашек.

– С тобой тут не только тоска уйдёт, но и виски поседеют. Меня аж трясёт всю. Не пугай меня так больше.

…Утро ослепительно хлынуло в окна солнечным весельем умытой зелени и беспечными голосами птах. Люба с трудом продрала сухие глаза, охваченная убийственной слабостью и нервной дрожью, а Валерия схватила телефон и резко поднялась на локте.

– Ох ты ж ёб… ёжки-матрёшки, – на лету переделала она вырвавшийся мат в более пристойное выражение. – Восемь часов! Как же я будильник-то не услышала? Свинство просто… Укол воткнули тебе, а проспала я!

– С добрым утром, любимая. – Люба потянулась, пытаясь выгнать из тела разбитость и медикаментозную заторможенность, но не выспавшийся мозг гудел, как трансформаторная будка.

Сердитое выражение на лице взъерошенной спросонок Валерии смягчилось, уголки губ приподнялись.

– Привет.

Уже, видимо, смирившись с фактом своего опоздания на работу, она спустила ноги на пол, прошла босиком к столу, жадно приникла к горлышку бутылки с минеральной водой и долго пила, роняя капельки себе на топик.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, закручивая пробку.

– Башка трещит немножко, а так – лучше всех! – Люба соблазнительно изогнулась в постели, поглядывая на Валерию с намёком. – А может, ну её, эту работу, м? Я тоже на пары сегодня забью.

Та, не сводя с девушки очарованно-нежного, чуть укоризненного взгляда, неспешно подошла, присела и скользнула ладонью по Любиному бедру.

– Да куда я ж поеду сейчас? Тебя одну оставлю, что ли? Ну, нет. А если тебе опять плохо станет?

– Не беспокойся. Мне может стать только хорошо. – Девушка села, встряхнула волосами, и они окутали её лёгким, растрёпанно-пушистым плащом. Шаловливо щёлкнув по плечу Валерии, она игриво склонила голову набок. – Но ход твоих мыслей мне нравится.

– Беда мне с тобой, – вздохнула та и покачала головой, снова берясь за телефон. Через несколько секунд она встала, отходя к окну. – Виталий Сергеевич, доброго утра… Дома я, с отравлением. Нет, без врачей обошлось. Сегодня уже никак… Завтра постараюсь быть. Да… Спасибо, буду стараться. До свиданья. – Отложив телефон, Валерия опять вздохнула, выражая неодобрение самой себе. – Это всё твоё дурное влияние, голубка моя. Вот взяла сейчас и начальству соврала.

– Ты ж сама начальник. – Люба бросила в рот виноградину, лукаво косясь на Валерию.

– У каждого начальника есть свой, вышестоящий. Но я правда не могу уйти, пока не удостоверюсь, что с тобой всё нормально. – Руки той обняли девушку сзади, губы жарко дохнули на шею, чмокнули. – Погоди, я к себе на минутку забегу. Переодеться надо.

Она стремительно выскользнула из домика, а Люба, стоя в дверях, провожала её взглядом. Слабость ещё чуть-чуть омрачала яркий день, давя на голову густой грозовой тучей, но сердце уже рвалось вперёд – к свету, к нежности, к яблоням и сирени.

Любин телефон ожил на столе: вызывала мама.

– Ну ты где?

– Мам, я на парах, – понижая голос, будто разговаривала из аудитории, ответила Люба. – Прямо от Оксаны в универ поехала.

– Домой сегодня придёшь? – желала мама знать.

– Постараюсь, мам. – Закончив разговор, Люба хмыкнула. Прямо как Лера: «Завтра постараюсь быть, Виталий Сергеевич». Даже голос похоже прозвучал.

Вернулась Валерия минут через пятнадцать, уже причёсанная, в белой футболке и серых брюках-слаксах с накладными карманами. Вручив Любе букетик тонко, грустновато и светло пахнущих ландышей, она смущённо улыбнулась:

– В город за цветами ездить времени не было, так что вот… Что росло на участке, то и нарвала.

– Ой, Лер, спасибо… Они лучше самых дорогих роз. – Целуя её, Люба с глухим и серым, как призрак ночной боли, ропотом огорчения в душе ощутила резкий, спиртовой запах от её губ, нахмурилась. – Ты чего это? Никак, к бутылочке прикладывалась? И часто ты так?

– Всего одну рюмочку опрокинула, больше не буду, – виновато созналась Валерия, покрывая виски, лоб и щёки Любы тёплыми, краткими и быстрыми чмоками с коньячным букетом. – Ну, а ты как хотела? Меня всё ещё потряхивает! Как вспомню твои губёшки белые – колени слабеют.