Гротески - [73]

Вот, мои дорогие дамы, – продолжал Шмитц, наполняя очередной бокал. – Такая у нас история. Теперь вам уже не обвинить меня в том, что я ничего не знаю о святых своего родного города. Но я должен еще кое-что добавить: на самом деле я не верю в эту историю, точнее, верю только наполовину. То, что одиннадцать тысяч английских дам навещали эти края, безусловно, мы и сегодня каждый день наблюдаем, какую любовь англичане питают к нашему Кёльну. Что касается набожности и целомудрия дочерей Альбиона, в это я тоже скорее верю, ведь все знают, что целомудрие может быть так же заразно, как и похоть. Но то, что каждый истинный кёльнец должен признать чистой выдумкой, так это безжалостное истребление одиннадцати тысяч дев гуннами. Нет, на самом деле дев из Англии никто не убивал, как это показано на картине мастера Генриха в левом крыле собора, они живы и по сей день. И все они служат на благо нашего города в самой важной его индустрии!

– Живы и сегодня? – охнула Финхен. – Чем же они занимаются?

– Так послушайте, – воскликнул Шмитц. – У нас есть старая кёльнская песенка, что воспевает их безусловно анонимное, слабо известное, но все же уважаемое ремесло. – И он завел во весь голос:

В Кёльне на Рейне были когда-то

Святые волхвы.

Дев там найдется на каждого брата,

Там их одиннадцать тыщ.

Каждая в бочке огромной сидит,

Пьет-отливает – в бочке бурлит.

Так производят с давешних времен

Кёльнский отменный о-де-колон!

– Как вам не стыдно! – вскричала милая Финхен. – Как вы смеете…

Но Шмитц не дал ей договорить:

– Подождите немного, фройляйн, и сами увидите, как это точно и правдиво. Секрет изготовления «кёльнской воды» строго охраняется. Но как же, по-вашему, до него никто не добрался и за много сотен лет? Уже по всему миру начали бы производить кёльнскую воду, если бы была возможность! Только ее нет: где же найти для этого еще одиннадцать тысяч дев? Видите ли, некоторые фирмы когда-то давно уже поделили между собой имевшийся в наличии материал. Их хорошо кормят, и им не нужно как-то себя утруждать. Нужно только пить кёльнское пиво, мозельское вино и особенно трирский чай. Будучи англичанками, они делают это охотно. Кроме того, чем больше они пьют, тем больше могут произвести! И чем больше они производят, тем больше они зарабатывают. Это выгодная работа.

– Это неслыханно! – возмущенно закричала Финхен. – Просто отвратительно, что…

– Нет-нет. – Петер Шмитц попытался ее успокоить. – Вовсе нет. Дамам работа очень нравится. И, судя по вашей жажде, любезная фройляйн Финхен, и по тому, какие большие глотки вы делаете, у вас есть все шансы присоединиться к этим святым труженицам. Спрос на кёльнскую воду до того велик, что фирмы едва ли могут предоставить столько, сколько требуется. Например, фирма «Мюленс», что на Глокенгассе, располагает набольшим числом дев, всего насчитывается четыре тысячи семьсот одиннадцать, они даже используют эту цифру в качестве товарного знака, ставят на каждую бутыль своего одеколона! Хайман, что напротив Гюличплац, обладает только шестьюстами девами, но это тщательно отобранные дамы, которые производят особенно качественный продукт с утонченным ароматом. Чтобы добиться такого эффекта, они перед сном, как я слышал, выпивают терпентин. Свыше двух тысяч производительниц кёльнской воды принадлежит Иоганне Марии Фарине, напротив Йуличплац – произносится с мягкой «й», пожалуйста, и немецкой «ю», – в то время как в компании Марии Клементины Мартин, что напротив церкви, которая уже своим названием «Монахиня» напоминает нам о деве Кордуле, около семисот девушек под руководством досточтимой картезианки производят Eau de Cologne Double.

– Это омерзительно! Просто омерзительно! – билась Финхен в исступлении. Ее лицо горело одновременно от гнева и выпитого «чая». – Свинство! Позорная эксплуатация этих одиноких девушек-иностранок! Я доведу это до общественного сведения, и американская пресса вас в клочья порвет. Вы тут же прекратите это свое производство! Мы бойкотируем эту вашу кёльнскую воду: ни одна порядочная американка не взглянет даже на это… это вещество, зная, как его производят!

– Ради всего святого, – взмолился Шмитц, – не поступайте так с нами.

– Я сделаю даже больше, – не унималась Финхен. – Я свяжусь с английскими дамами и не успокоюсь, пока все одиннадцать тысяч не устроят забастовку!

Она крикнула кельнеру, чтобы он принес ее шубу и шляпу, схватила перчатки и сумку и вылетела вон из ресторана.

Никогда я больше не ездил в Кёльн с любознательными американками. Шмитц верно подметил: религиозного чувства им явно недостает.

Как я побывал в раю

Крысы прогрызли дыру в моем животе. Теперь я лежу и меланхолично насвистываю через эту брешь. Сказать по правде, довольно противное дело. Слепая кишка существует единственно для того, чтобы врачи зарабатывали деньги, а остальным остается только злиться на нее.

С моей проблемы начались еще летом и вскоре стали столь очевидными, что так и до Парижа слухам было недолго дойти. Но я гордо не обращал на слепую кишку внимания и наказывал ее полнейшим презрением. Однако в Париже я совершенно не мог позволить себе позориться, ведь оттуда слухи вполне могли докатиться до Мюнхена. «Горе – не беда», – подумал я: моей вотчиной всегда был и оставался Берлин.