Гротески - [121]

Старый склеп. Верить взору не смея,

Вопрошу: «Чей покой так угрюм?»

«Улалюм, – мне прошепчет Психея, —

Здесь могила твоей Улалюм!»

Ужас в моей душе крепнет. Душа мертвого поэта, что шелестела в листьях вязов, звучала в пении соловьев, журчала ручейками и напевала жуткую песню ветра, овладевает теперь и мной. Мной, ничтожной пылинкой природы, в которой она растворена. Я знаю, что эта мысль меня уничтожает, но – не в силах перестать ее думать. И все же я не противлюсь его душе, и – как странно! – я успокаиваюсь, я так спокоен, когда она заполняет меня от края до края.

И сходит постепенно на нет ничтожный человеческий страх.

Теперь я без труда нахожу дорогу.

Я выхожу через калитку из виноградных лоз на площадь Альджиба. Иду в Алькасабу, поднимаюсь на Гафар, мощную сторожевую башню мавританских князей. Ярок полумесяц среди длинных туч – блистает он древним символом арабского величия, который свирепый ветхозаветный Бог – и тот не в силах убрать с небосвода.

Я смотрю вниз, на Гранаду, на ее церкви и гулкую вечернюю суету. Люди торопятся в кофейни, читают газеты, чистят сапоги и подставляют лакированные туфли уличным чистильщикам. Народ глазеет на освещенные витрины магазинов, набивается в трамваи, шумит, орет, ругается и мирится. Хоть бы кто поднял глаза к небу! Хоть бы один из всех этих людей осознал единственное подлинное чудо этого города!

По правую руку гудит оживленно Дарро, позади в стороне плещется Хениль. Ярко освещены кострами пещеры Цыганской горы, где как раз остановился табор, а напротив всего этого огня – лунный холод снежных вершин Сьерры. Между сторожевой башней, на которой я стою, и пурпурными пиками горы мавров залег глубоко в долину парк. А за моей спиной, зала за залой, двор за двором – сказочный замок Альгамбры.

Там, внизу, шумит мелкая жизнь столетия! Здесь, наверху – страна грез!

И то, что внизу – как же далеко оно, как бесконечно вдали от меня. А здесь – разве каждый камень не есть частица моей души? И я, один в этом мире призраков, сокрытых от взгляда слепой жизни внизу, разве я – не персонаж из грезы? Всемогущая красота превращает сон в явь: здесь, со мной, расцветает жизнь, а жизнеподобие внизу становится детской игрой теней на белой стене.

Действие – ничто, мысль – все. Мир действий уродлив, а уродливое не может быть полностью реальным. Но сны прекрасны и полны реальности – в силу своей красоты!..

* * *

Так каким же человеком был Эдгар По?.. Некоторые мужчины обладают странной притягательностью. Они невольно привлекают к себе внимание: вам приходится поверить в силу их личности. Их харизма очевидна, но, чтобы понять, что ее питает, нужно изрядно поломать голову!.. Сама жизнь таких людей – искусство. Таким был Оскар Уайльд. Таким был Эдгар Аллан По.

У него была высокая фигура и легкая походка. Жесты отличались гармоничностью. Несмотря на бедность, он всегда выглядел благородно и романтично, подобно рыцарю. Его гордые черты были правильны и красивы. В чистых пепельно-серых очах играл лиловый блеск. Высокий лоб, постоянно бледное чело, оттененное черной копной волос, – поверьте мне, Эдгар По был прекрасен телом и душой, и даже его тихий голос был похож на музыку.

Он был гибким и энергичным, умелым и прытким. Выносливый пловец, в свое время он был способен проплыть без отдыха семь английских миль от Ричмонда до Уорика против течения. Элегантный наездник и превосходный фехтовальщик, не раз он звал прогневавших его противников на дуэль. Джентльмен – во всем! В обществе По держался с долей холода – и в то же время со всеми был очаровательно любезен. Он был мужчина мягкий и нежный, но вместе с тем – серьезен, тверд. Ученый по натуре, По обладал познаниями едва ли не во всех насущных сферах – видеть и слышать его без стыда назвал бы я усладой!

Хаос внутри вынуждал его охотнее одаривать, чем что-то брать у окружавших его людей, и злой рок его крылся в том, что столь малая доля тех, кого чудесный гений одарял от чистого сердца, могли понять или оценить такие щедроты. Да, несколько красивых дам – вряд ли его поняли… но нутром, сугубо по-женски, уловили благородство его души. Лишь три его современника могли претендовать на то, чтобы понять По, – Бодлер и Браунинги, муж и жена. Но эти трое были жителями Старого Света, и их дороги с По не пересеклись ни разу.

Удел поэта – одиночество. Он был один в своих возвышенных снах.

Поскольку он был красив и превыше всего воспевал красоту, все окружающее его также должно было быть красивым. В своих мечтах По создавал грандиозные красоты, которые делались для него реальностью – там он жил в восхитительном загородном доме Лэндора или в великолепном поместье Арнгеймском. Но даже в бедной, скромной жизни, когда приходилось считать копейки, он умел создать вокруг себя красоту – так обставляя скромное убранство, что и состоятельному человеку было чему подивиться! Его маленькая резиденция в Фордхэме, этот рай мучений, где он жил с обреченной на раннюю смерть женой, была воплощением домашней гармонии и неизменно привлекала к нему гостей. Там, бывало, стоял беспорядок, но даже в таком виде дом был очарователен и красив. Это была убогая лачуга на вершине небольшого холма, но на зеленой лужайке стояли цветущие вишневые деревья. Маленькие певчие птицы рано утром выманивали поэта в близлежащие еловые леса. Тогда он проходился по своей разноцветной георгиновой аллее, чуял сладкий аромат резеды и огуречной травы. Легкий утренний воздух целовал его влажные виски, ласкал усталые очи, которые всю ночь несли вахту возле медленно умирающей возлюбленной. Он шел на высокий мост через реку Гарлем или на скалистый склон холма и там, в тени древних кедров, мечтал о далеких просторах.