Грот в Ущелье Женщин - [35]

Поразительно, как может быстро смениться у человека убежденность, как переоцениться оценки, как измениться выводы? Те, прежние сомнения, то возникшее в «Дубках» возмущение, вдруг обрело уверенность. Но, похоже, не вдруг. Дед Савелий просто подтолкнул легонько то, что уже годами накапливалось, вызревая в глубине моего сознания. Ведь все, о чем говорил дед, читал я у Устрялова, у Елючевского, у Валишевского. У Пушкина читал. У Бадигина. У многих декабристов. Но откладываясь в памяти, прочитанное не наталкивало на переоценку привычного, усвоенного со школьной скамьи, а только готовило эту переоценку, ожидая катализатора. И достаточна была его малая капля.

Более того, и та первая беседа с дедом Савелием, и множество следующих, да и книги, которые охотно давал он мне, еще основательней поколебали мое отношение к школьной, а точнее, к официально-казенной историографии, и при любой возможности начал я стремиться докопаться до исторической истины. Касалось это и Ленинграда.

В Сестрорецк я приезжал несколько раз, но не только отдыхать, но и разобраться в возникших у меня сомнениях. И истина оказалась настолько ошеломляющей, что я долго не мог в нее поверить, еще и еще раз перепроверяя себя. И вот в конце концов вывод: не была Нева от Ладоги да Котлина озера (так именовали наши предки Финский залив) приютом убогого чухонца, не из тьмы лесов и не из топи болот вознесся город пышно и горделиво; не бросал финский рыболов ветхий невод в неведомые воды, и не прорубали Невский проспект сквозь чащобу – берега Невы, берега Котлина озера были основательно обжиты. Здесь многие века были гостеприимно распахнуты ворота для выгодной торговли со всеми европейскими странам, а из Великого Новгорода к берегам Невы шла ухоженная, прямоезжая, как тогда говорили, дорога. По ней-то и пролег Невский.

Ижорская земля Водьской пятины Новгорода имела не только десятки богатых сел и весей, боярских вотчин, где строились торговые и военные корабли, где густо стояли у причалов лабазы, набитые товарами для торга, к самим причалам приставали суда под самыми различными флагами, но и такие крупные города-крепости, как Невское Устье, Канцы, Орешек.

Рассыпалась для меня в пух и прах залихватская легенда, будто Васильевский остров назван в честь петровского канонира, совершившего героический поступок: в Переписной книге 1500 года он уже именовался Васильевским островом, ибо на нем имели свои вотчины новгородские посадники Василий Казимир, Василий Селезень и Василий Ананин. По имени боярина именовался и Фомин остров.

Позже я побывал на всех местах, где прежде стояли города-крепости и села (а их было несколько десятков на территории нынешнего Ленинграда) и пришел к выводу, что предки наши строились разумно, с учетом подъема воды в Неве при встречном шторме, Петр же со своими пришлыми инженерами действительно завяз в болотистых низинах, ибо не жаль ему было людишек, сгоняемых на стройку подневольно, не думал он и о том, каково придется жить в этих низинах будущим горожанам. Вот уж поистине «волей роковой над морем город основался».

Столбовский мирный договор 1617 года отдавал шведам почти все земли Никольского, Ижорского и Спасско-Городецкого погостов Ореховского уезда, а населению предписывалось подчиняться шведам, но русские, карелы, ижора и водь бежали в Россию. На службе у шведов осталось лишь несколько дворян: Рубцов, Бутурлин, Аполов, Пересветов. Карелы обосновались перед Тверью, Москвой, Тамбовом, дошли даже до Курска, а на Корельском перешейке их не осталось.

Менее сотни лет Русская земля находилась под властью шведов, и лишь при Петре Россия вернула ее. Тут бы и оглянуться на прежнюю славу древней Русской земли, так нет – слава нужна была лично Петру. Он даже медаль учредил: «Небываемое бывает». Наплевал он на многовековую историю борьбы русского народа со шведами с успешными сечами на суше и крупными победами в морских сражениях.

Чего стоит лишь одно такое морское сражение в 1142 году, когда новгородский военный флот уничтожил флот шведского короля, который насчитывал 60 кораблей!

Но и тогда, в первое мое стихийное возмущение, и теперь считаю, что Петру удалось многое. Многое, однако, и – нет. Новых заводов и фабрик после него осталось более двухсот, а вот из многих задуманных или даже начатых судоходных каналов окончен был только один – весьма скромный успех. А брошенные как не оправдавшие себя строительства очень дорого обошлись русскому народу. Один только Ладожский обводной канал, так и не доведенный до ума по ненадобности, проглотил миллионы рублей и тысячи жизней рабочего люда. Подобных «памятников» наоставлял по России Петр изрядно.

Один из множества – Петропавловская крепость. Для чего она предназначалась? Конечно же для обороны города и края. Но она не сделала ни одного выстрела по врагам. Не крепость, а застенок. Место жесточайших расправ с инакомыслящими. А счет им открыл Алексей, сын Петра.

Крепость самодержавия, из которой полетел снаряд в Зимний во время революции. Один выстрел в тех, кто создавал и пестовал ее.

Но в тот, первый раз, слушая деда, я спрашивал себя: все ли я знаю, чтобы судить о делах минувших? Понять действие Петра, определить его место в истории России – не такое уж простое дело. Об этом спорили, спорят и продолжат спорить еще многие годы. И каждый считает, что именно он нашел наконец истину.