Грот в Ущелье Женщин - [114]

– Втроем даже лучше. Елизавета Кирьяновна спокойней себя будет чувствовать, – одобрил я. – На построение только не опоздай.

– Ясно, – четко ответил Гранский. – Разрешите идти?

Молодежь отказалась от чая, и мы сидели за самоваром одни. Разливала чай Елизавета Кирьяновна, приговаривая время от времени:

– Ишь ты, что тебе в России. И варенье свое.

– Голубика, она лучше всех ягод, – довольный похвалой, ответил дед Савелий. – А у нас ее хоть лопатами греби. И морохи у нас видимо-невидимо. А она первое дело от цинги. Или грибы взять. Разные они у нас: сыроежки, подберезовики, белые. Косой косить можно.

– А далеко?

– На угор подняться, тут и бери их. Либо в вараке. Либо за ней – в кочкарнике. Там гриб один на одном.

И в мыслях у меня не возникло, к каким последствиям приведет этот «светский» разговор двух старых людей. Сразу же, как мы покинули гостеприимный дом Савелия Елизаровича, началось продолжение того разговора с вопроса:

– Скажи-ка, мил человек, много ли ягоды-морошки намочено для солдат?

– Некогда было, Елизавета Кирьяновна. Строительство.

– А грибов посолили? – словно не слыша моего оправдания, вопросила она.

– Нет.

– Ишь, отцы-командиры! Некогда им! Матерей у ребятишек здесь нет? Нет. Ты заботу и ласку вынь да выложи! Я так понимаю. За то тебе и форма дана, и деньги платят. И прикинь в голове своей: вы, офицеры, сами на всех собирать будете ли? Всяк себе наберет. Ты поведи только. Вот что! – твердо заявила она голосом командира. – Завтра утром всем гуртом пойдем по грибы. И солить научу. – И к Лене: – Тебе, дочка, хватит только с дитем тюнькаться. Твой недогляд тут главный!

– Утром не сможем, – прервал я Елизавету Кирьяновну. – Дела.

Я все еще не сказал ей, что утром прилетает Северин Лукьянович. Иначе, думалось мне, она не пошла бы к деду Савелию, а там, как я понял из разговора с Гранским, состоялся весьма дельный обмен мнениями. Теперь же говорить считал не совсем удобным: обидится, что прежде не оповестил.

– Какие дела? Иль ты думаешь, мне время есть тут гостевать месяцами? Мне с доченькой своей, с Оленькой, по-матерински поговорить нужно поскорей. Свижусь с Северином, и пусть сразу билет берет.

«Что ж, не впустую семейный поход. Не впустую», – подумал я, а вслух возразил:

– С недельку хотя бы поживите, Елизавета Кирьяновна. Походим за грибами и ягодами. Первый выход завтра после обеда. Согласны?

– По грибы и по ягоды – согласна. А жить неделю, тут подумать следует. Серьезно подумать…

Миновали, полюбовавшись нежными цветам, ромашковую поляну, и я передал Олешку Лене. Меня ждала застава. Нужно было сходить на проверку нарядов, а потом, поспав немного, вместе со старшиной готовить заставу к приезду гостей.

Через полчаса мы с сержантом Фирсановым вышли на левый фланг. Малая вода позволяла идти по берегу и, перейдя Падун по Чертову мосту, мы направились утоптанной тропой к Первым пескам мимо нашей старой заставы. Сиротливо стояла она с затворенными ставнями, а у крыльца ветер намел уже большой песчаный бархан.

«Нужно поставить вопрос перед товарищами из округа о передаче дома в ведение становищеского Совета», – подумалось мне.

Вышли на Первые пески. Влажный, пропитанный солью песок твердый, как асфальт, и такой же гладкий, будто только что здесь прошелся каток-великан. Иным бывает песок, когда отливает штормовое море – ребристым, неудобным для ходьбы. Но сегодня море спокойное. Нежится под солнцем. А солнце совсем низко спустилось, словно намеревается поутюжить и без того гладкую синюю бесконечность.

Все ниже и ниже солнце. Вот оно уже коснулось воды и в миг посуровело, втянуло в себя свои лучи, стало похоже на медный поднос, хорошо начищенный. И море тоже стало иным, зеленовато-отталкивающим, таинственно-угрожающим. Тревожно отчего-то стало на душе от такой перемены.

Спокойно, с достоинством уходило солнце в морскую пучину, а природа притихла, насторожилась. Даже крикливые чайки куда-то подевались. Все вокруг безжизненно пусто.

Ушло под воду солнце, и тут, откуда-то из космической бездны, рассыпались по небу серебристые локоны неведомой красоты. Редкие позари! Редкое полярное сияние. Добрая, как считают поморы, примета.

Мы стояли как зачарованные. Мы ждали продолжения чуда, ждали, что сплетутся серебряные локоны в радужные столбы и поплывут по небу, натыкаясь друг на друга, раскидывая по небу сияющие осколки. Но нет… Коротка оказалась жизнь позарей: из моря показался яркий диск солнца, умытый, веселый, вплел свои лучи в локоны, и словно стыдливым румянцем покрылся небосвод. Стыдливо-радостным.

А мне стало грустно. Проплывет солнце круг по горизонту, вновь нырнет в океан и уже подольше укроется в его студеных водах – да, полярный день кончался. Начиналось время позарей. Время полярных сияний. Время штормов и морозов.