Громовержец. Битва титанов - [116]

— Это еще кто? — вырвалось у Жива с порога.

— Ябед это, Кронов воевода и посол, — спокойно ответил Ворон, разгладил усы. Не его дело вмешиваться, когда князья свои дела делают.

— Послов бить негоже, — протянул Жив, не зная, что предпринять. Он совсем не ожидал застать в тереме Дона, они еще прежде договорились, что старший брат вернется на море, к стругам.

— Стойте! — выкрикнул Жив в голос. Но его не расслышали. Только курчавый, коротковолосый Ябед скользнул быстрым взглядом по вошедшему, отвел глаза и еле успел отбить очередной удар.

А следующим Дон сбил его с ног, сам прыгнул грудью на лежащего, норовя рукоятью разбить лицо. Тот вывернулся, ударил в бок кулаком. На миг они разлетелись, но тут же вскочили на ноги, продолжили бой.

— Убью! Убью гада! — ревел Дон медведем. Он был здоровее, сильнее, крупнее. Но Ябед поражал своей изворотливостью, он выскальзывал из таких положений, какие сулили любому иному погибель.

Смотреть на это побоище было невыносимо.

— Разнять! — приказал Жив стражам. На Дона бросилось сразу четверо. Ябеда ухватил сзади под руки один. Посол не слишком вырывался. Сразу было видно, что не он затеял драку.

Когда Дона тащили мимо Жива, прорычал в лицо:

— Все одно убью гада!

— Нельзя так про посла, — одернул его Жив.

— Не посол он, — крикнул Дон из дверного проема, — предатель! Подлец он!

Жив прошел к малому трону. Сел. Откинулся на спинку. Вгляделся в незнакомца, посланника отцова. Выговорил чеканно, не от души, а ряда ради:

— Ты прости. Ябед, брата за буйный нрав его. Послов мы в почете держим, по обычаю… Прости за неурядицу! — Разглядел еще троих у окна, сейчас они медленно, неспешно подходили к старшему, к главе посольства, кланялись на ходу. — С чем пожаловали от батюшки?

— С миром, — без обиняков заявил Ябед. Он уже отдышался, пришел в себя. Стоял безоружный, в длинной плотной рубахе, перепоясанной широким поясом, простоволосый. Даров не было видно ни в руках его, ни у послов прочих, ни вообще в палатах. Жив это отметил сразу, странное посольство. А Ябед тем временем продолжил: — Мир тебе Великий князь Крон предлагает, коли до рассвета уйдешь из стольного града, из Русии. Мир и жизнь. Живи на Скрытне с ближними своими. И пусть Скрытень будет твоим княжеством. На том слово свое дает Великий князь.

— Странное слово, — глухо отозвался Жив. — Странное. Не такого я ждал.

— Другого не будет. Ибо передать велел: жизнь или смерть. Выбирай!

Теперь и Жив ощутил желание взять в руку меч и попотчевать гостя-посла от души, все раздражение на старшего брата улетучилось.

Вгляделся в посла. Матерый муж, крепкий и смышленый, по глазам видно, смышленый, тертый жизнью. Только настороженность вот какая-то, впрочем, понятная, неласково встретили. А из губы разбитой кровь течет… явится к батюшке по возвращении, все поведает, как приветили на нынешнем Олимпе, какие там радушные хозяева.

— Назад ступайте, — распорядился Жив. Больше ничего не сказал. Поднялся. Ушел быстрым шагом.

Дон поджидал его в соседней горнице — спокойный, тихий. Только пробубнил, увидев брата:

— Зря ты не дал мне расправиться с этим негодяем! Это он предал меня, он!

— Он был лишь орудием, — поправил Жив, — слепьм орудием. Скажи лучше — ты знаешь, что творится за стенами Олимпа?

Дон нахмурился, сразу как-то постарев, набряк ликом. Еще не хватало, чтобы его выставили виновным в том, что Кроновы орды обложили город. Он и раньше говорил, кричал, доказывал — надо опередить отца, первыми пойти на Отрею, не дожидаться худшего. Но что толку теперь кулаками махать.

— Знаю! — признался глухо.

— А стругами кто правит? Дон замялся, выдавил нехотя:

— Промысла послал.

— Доверяешь сыну негодяя, предателя?!

За городскую стену Скил выбрался малым тайным лазом. Подождал, пока из расселины вылезут Прохн,

Свенд и Хотт с Оврием. Привалил камень. Темень стояла несусветная. Но Скил и на ощупь знал здесь каждую тропку. Времени было в обрез. Жив мог хватиться их в любую минуту, последние три ночи он вообще не спал.

Своим, окружавшим Олимп, слово тайное молвили, прошли. Дальше ползком добирались, в пыли, по колючкам и каменьям острым. Двух дозорных в ножи взяли. Третьего Свенд задушил — руки дрожали, из глаз слезы текли, все ж таки свой, а душил, покуда тело не обмякло. Как в стан Кронов пробрались, пошли в полный рост, не таясь, кутаясь в корзна багряные, подобно дружинникам княжеским. И все ж еще одного порешить пришлось, заподозрил странных воинов. В овраг его кинули, ночью не видно, не найдут. Большая часть рати осаждающей город спала. Но повсюду дотлевали костры походные, сидели неспящие, каждый своим делом занимался, кто доспех ладил, кто меч точил, кто просто глазел на догорающее пламя зачарованным взором — огонь притягивает, колдовская сила в нем.

Шли молча, не кучей, а россыпью, шли за Ски-лом. А он еще два дня назад, чистым ясным утром, присмотрел шатер рыжебородого Талана. Выглядел изменника, да и сказал, не подумавши, при княжичах. Те Скила враз в оборот взяли, не терпелось им с братцем посчитаться: еще недавно в одной темнице сидели, на одном струге бежали от гнева отцова, бились плечом к плечу, клялись до последнего стоять, а нынче он обратно к батюшке переметнулся, тысячу воев получил.