Громкое дело - [39]

Комары на острове Ёлльнё были большими и громкими. Их жужжание напоминало звук маленьких адских реактивных самолетов, когда они кругами летали по моей детской комнате летними ночами. Бизззз, биззз, биззз, слышалось в темноте, но это было совсем не опасно, а когда наступала тишина, приходило время зажигать лампу и выходить на охоту за крохотными вампирами, а я знал в ней толк и бил их по наполненным кровью животам, в результате чего оставались пятна диаметром в сантиметр. Мама обычно ругала меня и говорила, что я порчу стены, и в этом она, конечно, была совершенно права, со временем обои с узором из роз вокруг моей кровати приобрели ржаво-коричневый оттенок.

Комаров в нашей новой обшитой железом хижине оказалось гораздо больше, чем в предыдущей, однако они по размерам значительно уступали тем с Ёлльнё и летали совершенно бесшумно. Кружились как пылинки в темноте, и их удавалось услышать, только если они порой залетали прямо в ухо, а это случалось несколько раз. Их укусов я не чувствовал. Но некоторое время спустя места укусов распухали до размера теннисного мяча. И чесались просто невыносимо. Я пытался тереть их о земляной пол, где получалось, но данная мера мало помогала.

Мне было неслыханно жарко, пот лился с меня ручьями, и жар приходил изнутри и вырывался наружу через поры в коже подобно пару.

– Здесь есть малярийные комары? – спросил румын. – Это малярийный район?

Я по-прежнему не знал, как его зовут, но не мог спросить сейчас, тем самым мне пришлось бы признаться, что я так и не понял его имя или, еще хуже, забыл.

– Ну да, – сказал испанец, – но те, которые находятся внутри как раз сейчас, уж точно не anopheles, не малярийные. Аnopheles не активны в дневное время, только в сумерки, в темноте и на рассвете. Но здесь есть малярийные комары. Не так много, пожалуй, слишком уж сухо, но достаточно тепло. Здесь есть малярийные…

Мы воспрянули духом. Смогли поесть – нам дали угали и воду и какой-то овощ, напоминавший шпинат, вареный и соленый. Еда была достаточно вкусной, но вода не особенно чистой. Только датчанин не захотел ничего есть. Он выпил немного воды, а потом лежал неподвижно и дышал спокойнее и ровнее, чем раньше. По крайней мере, не хрипел так сильно, и это стало для нас облегчением.

По одному, с помощью остальных, мы вставали и справляли нужду в стоявшее в углу ведро. Я чувствовал сильное жжение и очень неприятный запах, когда мочился в него. И ни один из нас не смотрел в сторону ведра, когда кто-то другой был там, следуя некой молчаливой договоренности.

– Ее вызывает паразит, не так ли? – спросил румын. – Малярию вызывает паразит, попадая в кровь?

– Плазмодия, – подтвердил испанец. – Заболевание является результатом взаимодействия комара и человека, оно распространяется через комариную слюну и распространено, по большому счету, во всей Африке к югу от Сахары.

– Как много времени проходит, прежде чем человек заболевает? – поинтересовался я и подумал о горячем паре в моем теле.

– Через полчаса после укуса паразит оказывается в печени. Хотя проходит по меньшей мере шесть дней, прежде чем проявляются симптомы, а порой и значительно большее время, пара лет даже…

– Хакуна майядилиано! – крикнул один из охранников снаружи, и я подумал, что, судя по голосу, это Длинный.

Мы переглянулись, никто не понял смысла услышанного, а Катерины не было с нами, чтобы перевести. Это звучало почти как хакуна матата, вроде так пели в каком-то мультике Диснея? У детей он был на DVD, или, возможно, в «Короле Льве»? Хакуна матата, значит, все хорошо, хакуна матата, значит, будет нам радость?

В хижине воцарилась тишина, даже дыхание датчанина стало бесшумным. Все лежали неподвижно в темноте.

Потом с грохотом и скрежетом служивший дверью лист железа убрали в сторону, и свет ворвался внутрь лазерным лучом площадью в один квадратный метр. Он полностью ослепил меня, но я слышал, как несколько охранников вошли в хижину.

– Мойя ни хапа, – сказали они, а затем: – Ниакуа найе ква мигуу.

А потом я почувствовал по вибрациям воздуха, что они схватили румына. Подняли его за ноги и под руки и потащили к выходу, а он ныл немного, пожалуй, поскольку они причиняли ему боль, когда несли, или просто от страха.

Мы до этого никогда не говорили о французе. Совсем. Ни слова.

Как будто ничего не случилось.

А сейчас румына уносили тоже, и я по-прежнему не знал, как его зовут.

Они вернули на место железную дверь. Снова нас окружила темнота, более непроницаемая и гнетущая, чем раньше.

Холодная дрожь пробежала по моему телу.

Андерс Шюман почесал бороду.

Они не могли сейчас выпустить инициативу из рук. Им удалось запустить две хорошие истории, и требовалось продолжать с обеими, прежде всего с похищением, естественно, но также с потенциальным серийным убийцей в пригородах Стокгольма. Патрик задействовал свои старые связи и нашел инспектора полиции, который признал, что «есть определенное сходство» между тремя убитыми женщинами: они принадлежали к слабому полу, встретили свою смерть вне дома и все были из Большого Стокгольма. Разговор с ним записали и сохранили на главном сервере газеты. Шюман послушал его и не смог понять, либо полицейский позволил себе пошутить таким образом, либо от недостатка ума говорил совершенно серьезно. В любом случае они тем самым получили право рассматривать всех трех покойниц как жертв маньяка в завтрашнем номере газеты, и, если бы не произошло ничего сенсационного в истории со шведским заложником, гипотетический серийный убийца вполне мог заменить его на первой полосе.