Громкое дело - [40]

Главный редактор пригубил кофе. Обычно он пил нормальный напиток до четырех часов дня, а потом ему приходилось заканчивать с ним или переходить на бескофеиновую версию, иначе он не мог заснуть вечером.

С продолжением эпопеи с похищением у них уже возникла проблема. В общем, они сожгли лучший порох в сегодняшнем выпуске. И собственно, не оставалось ничего другого, кроме как еще раз пережевывать те же самые сведения, но под другим соусом, в чем не было ничего необычного, да это и не составляло большого труда, но требовался фундамент, чтобы построить на нем некое подобие новости.

Естественно, Шюман не мог ссылаться на свой долгий разговор с Халениусом, он ведь не подлежал разглашению. Слишком часто журналисты знали гораздо больше, чем они писали в газетах или обнародовали в электронных средствах массовой информации: осужденные за мошенничество жены политиков, употребляющие наркотики знаменитости, полицейские расследования, которые продолжались, продолжались и продолжались…

Одним из его первых заданий, когда он во время летних отпусков подменял сотрудников редакции в Эльвсбюне, стало наблюдать за тем, как полицейские охотились за преступниками, взорвавшими несколько банковских сейфов в лесном поселке. Вскоре после первого взрыва купюры с очень странным цветом и неприятным запахом начали появляться в магазинах и ресторанах в районе Норботтена. И речь шла не о следах патронов с краской, применяемых, например, в качестве меры безопасности при перевозке денег, а о чем-то совсем другом. Полиция растерялась, и это было лишь началом. В следующие месяцы очень большие суммы коричневых и вонючих шведских банкнотов всплыли по всей Европе, и помимо прочего в Греции. У стражей порядка ушел примерно год, чтобы все выяснить, но в конце концов в самой истории почти не осталось белых пятен: грабители, группа людей, за которыми полиция начала следить несколько раньше, хранили и перевозили деньги в тушах мертвых животных. А свой коричневый оттенок и тошнотворный запах они получали, следовательно, из-за крови и мясного сока. Молодой репортер Андерс Шюман получал текущую информацию по ходу расследования в обмен на обещание, что сможет обнародовать ее, только когда наступит подходящий момент, но тот так никогда не наступил. Вся история не стала достоянием общественности ни через него, ни через кого-то другого. Почему он был столь лоялен? И почему у полиции так и не возникло желания, чтобы он обо всем написал? Хотели ли они просто скрыть, что опозорились? Действительно ли? И в таком случае каким образом? Тем, что так и не поймали преступников?

Он потряс головой, почему из всех дней ему об этом вспомнилось именно сейчас.

Его мысли вернулись к представлению редакции о том, как должен выглядеть завтрашний номер (или мечтам, если кому-то угодно).

Конечно, никто не мешал им написать об остальных заложниках, прочих делегатах ЕС, но похищенные иностранцы были примерно так же интересны читателям «Квельспрессен», как подогретая геркулесовая каша. Только смерть одного из них могла удостоиться упоминания на первой странице, да и то с точки зрения того, что угрожало их общему достоянию – Томасу Самуэльссону, человеку, на чьих плечах покоилась безопасность всей Европы.

Он просмотрел обзор того, что прочие европейские средства массовой информации опубликовали на сей счет. Пожалуй, определенный интерес представляла жена румына. Ее снимок сейчас продавался через некое фотоагентство в Париже. Можно было бы опубликовать его и сделать вид, что это Анника и дети, а пока люди прочитают текст под ним, изящный заголовок сверху, они уже окажутся на какой-то из внутренних страниц.

Он посмотрел на свой ручной хронометр.

До критической черты оставалось еще много часов, но Шюман не верил в чудеса. Сейчас им требовалось самим позаботиться о том, чтобы события не стояли на месте.

Он выпил кофе, поднялся и направился к выпускающему редактору новостей.

Анника принялась жадно хватать ртом воздух, как только вышла на улицу. Было действительно ужасно холодно. На голубом и абсолютно чистом небе солнце быстро опускалось за здание местного муниципалитета. В тени домов сумерки уже начали вступать в свои права.

Снег хрустел под ее подошвами. Голова чесалась от шапки. Улицы по-прежнему не убрали от снега.

Контора Хандельсбанка находилась всего в двух кварталах от их квартиры, на Флеминггатан у старого детского сада ее детей. Она открыла счет в ней всего пару лет назад и ни разу не появилась там больше. А сейчас договорилась о приватной консультации на 15.15. И дама, ответившая ей по телефону, сначала разговаривала довольно высокомерным тоном и объяснила, что у них на ближайшее время все занято.

– Но тогда так, – решительно перебила ее Анника. – Я сейчас приду и переведу все мои деньги в банк, где всегда найдут для меня время.

И тогда внезапно для нее отыскали лазейку в 15.15.

Она даже зубами заскрежетала от злости, поняв, что как человек ничего не значит и получила поблажку лишь благодаря своему жирному вкладу. Но потом взяла себя в руки.

– Кончай ныть, – сказала она себе. – И зачем вообще понадобилось вспоминать чертов счет? И угрожать им, как дубиной, бедной консультантше по кредитам?