Гром победы - [18]

Отец сидел, положив ногу на ногу, возле печи изразцовой голландской — башенка из гладких плиток. В стенной нише дымился кофейник. Поблескивающие пуговки на голландском платье отца были расстёгнуты. Он курил тонкую длинную трубку, и глаза его были очень тёмные, большие и круглые. Подавали отцу пироги с морковью, русская пища была ему вкуснее всего...

Отец вёл бесконечные войны — годами, десятилетиями. Священная Римская империя, Швеция, союзы с немецкими герцогствами. Так ширился Северный союз — Россия, Дания, Речь Посполитая, Саксония, Ганновер, Пруссия, Мекленбург... Бесконечно делились и завоёвывались и вновь передавались по договорам клочки северных земель... Надо было России закрепиться на Севере...

Отец храбрый был. В июле, в 1714 году ей было только шесть лет, сестрице Лизете — пять. Явилась весть о победе при Гангуте. Но за несколько дней до решающего сражения, когда русские корабли двигались между Гельсингфорсом и Аландсними островами, сделалась ночью страшная буря. Исчез берег в тёмном рёве холодных волн. Путь был потерян. С несколькими матросами бросился отец в шлюпку, и крепкие его руки охватили руль. Офицеры пытались удержать его, умоляли его не подвергать себя такой опасности. Но он ободрял гребцов зычным криком:

— Чего боитесь? Царя везёте! С нами Бог!..

Шлюпка благополучно пристала к берегу. Собственными руками царь развёл огонь, чтобы эскадра видела, где берег. Вместе с гребцами пил горячее питьё, а после завернулся в парусину и уснул у костра под деревом... Не боялся ничего...

* * *

Отец матери, Аннушкиной матери, был незнатный землевладелец, лифляндец, тоже с Севера. Но вовсе она не была безродной, как пытались о ней злонамеренно толковать. И — как велось и при царицах прежних — двор наводнили её родичи: пошли Скавронские, Тендряковы, Шепелевы. Но времена были иные, и заправлять государственными делами не дано было царицыному родству, и все они принуждены были знать своё место...

Денег всегда была нехватка. Когда приехала Катерина Алексеевна в Эльбинг, к Матрёне Балк, прощённой сестре прежде любимой Анны Монс, Пётр отписал Фёдору Балку: «Отпустил я жену свою в Эльбинг, к вам, и что ей понадобится денег на покупку какой мелочи, дайте из собранных у вас денег...»

И — снова, снова, снова — тасовались пёстрыми картинками придворной колоды — в глазах Аннушки — Ягужинский, Остерман, Матвеев... Живые и умершие... И даже о Лефорте, первом отцовом друге, она слышала так много, что он, умерший до её рождения, уже начинал казаться ей и до сих пор живым и таким же, как все в её глазах, в кафтане узорном, со звёздчатыми орденами, с круглым толстым лицом и в локонном парике...

Отец бывал чаще всего в поездках и походах военных. К семье он лишь наезжал. Но и мать не дожидалась его, сидючи у косящата окна, — сбиралась и следовала за супругом, пренебрегая опасностями неудобных путей. Перевозили с места на место и Аннушку, и спутницу её детства, младшую сестрицу-погодка Лизету. Чаще всего возили то из Москвы в Петербург, то из Петербурга в Москву. В комнатах дворцовых вольнее всего царствовали сырость и сквозняки. Потолки бывали низкие, порою сводчатые. Муравленые голландские печи — изразцами-плиточками — притягивали ребёнка, хотелось трогать пальчиками и разглядывать. За ширмами поставлено было судно — стульчак бархатом обит. Её, маленькую, вели за ширмы, снимали юбочку, жёсткие руки прислуги помогали спускать полотняные штанишки...

Петербург отец строил. Вдруг ей казалось: отец и вправду сам строит, и в руке у него лопата... Двенадцать лет возводили Петропавловскую крепость — ворота, башни, укрепления... Малые дворцы отец построил в Петербурге — зимний и летний. О приездах отца не всегда заранее знали. Ей минуло восемь лет. Сначала прибыли подарки от отца — матери. «Материю по жёлтой земле да кольцо посылаю», — писал он. И не забывал Аннушку: «А маленькой — материю полосатую, носите на здоровье!» Аннушка думала: вот объявят о приезде отца. Но всё не объявляли. И мать ничего не говорила.

В час пополудни Аннушка и Лизета сидели под надзором мадам д’Онуа в комнате с китайскими обоями и поочерёдно читали вслух письма госпожи Ламбер. Покамест звучал голос Лизеты, Аннушка сидела опершись локотками о твёрдую столешницу, разглядывала шёлковый стенной ковёр. По шёлку переплетались грибы, солнца, лентовидные облака, драконы и сказочные птицы; причудные человечки замерли в странной суете... Этот ковёр прислан был отцу в подарок императором китайским... Обои привёз из Китая капитан Измайлов — вместе с разновидными лакированными шкатулками, полдюжиной «кругом залакированных» деревянных кресел... А были здесь и столы, и курительные трубки, богатые китайские материи, большой запас табаку и чаю... Но обои, которыми было приказано обить стены в комнатах Аннушки, чрезвычайно были хороши... Она отводила глаза от ковра, и взгляд мягко утопал в нежном отблескивании — «по пунцовой земле травы разных шелков с цветами и птицами».

Отец вошёл неожиданно, один. Высокий, колыхнулась в шагу пола простого нанкового халата, открыла чулок штопаный... Большие стоптанные башмаки... Аннушка видывала, как мать штопала отцу чулки самолично.