Гробовщик - [37]

– К доктору, – коротко ответил я и взвалил неожиданно лёгкое тело бродяги себе на плечо. Троячка то-ли громко выдохнул, то-ли застонал. Новомодный приборчик ПДА на его руке пискнул.

– Вот и хорошо, – закивал Рябой. – Скажу в Лагере, чтобы его пока с довольствия не списывали.

Я захромал к выходу из цеха. Руки Толика безвольно били по моей спине. Обогнавший меня Рябой предупредительно отворил и придержал скрипучую перекошенную дверь. Снаружи было солнечно. У распадающегося на куски бетонного забора потрескивала малая «Электра». Ржавый остов трактора все так же бодал бампером землю. На покосившемся столбе ЛЭП качалась ветром ржавая табличка «Не влезай…».

Костёр, который развели Костик и Рябой, уже больше дымил, чем горел. На большом плоском камне чернела копотью большая наполовину выкипевшая кружка воды.

Рябой вдруг догнал меня и решительно тронул за свободное плечо.

Я обернулся на ходу.

– Продай «Колючку», – попросил он, сам перепуганный своей наглостью. В глаза мне он старался не смотреть.

– Я перевел взгляд на Костика. Тот смотрел на меня с надеждой.

– Что дашь? – спросил я, даже не сбавляя шага.

– Есть палка вяленной колбасы, хлеб, чай, шоколад, – стал перечислять Рябой, семеня рядом.

– Водка, десять патронов к ПМ, – понизив голос, добавил Костик.

– Выручай, Гробовщ…, - продолжил было он и тут же получил локтём поддых от старшего.

Я остановился и смерил бродяг взглядом.

– Не сердись на него, – сказал Рябой, бледнея. – Мы пустые. Почти. А Киров, падла, требует, чтобы «порожняк» держали в штрафных изоляторах на трети пайка. Уже избу выбрали и колючей проволокой обмотали. Окна заколотили.

– И охрана из актива. С-суки, – добавил Костик, севшим голосом.

– Так как – обмен? – спросил Рябой.

– Нет, – отрезал я.

Ломоть за шип Черного Бамбука даст больше. А эти… Не пережить им этой ходки. Я присмотрелся: ну да – спящая «Карусель», будь она неладна. И хоронить нечего будет.

Аккуратно положив Толика, в саркофаг, я закрыл крышку. Потом порылся в своём рюкзаке, достал из него кулёк из вощеной бумаги с «Алым жемчугом». Взвесил на руке – грамм на триста потянет – и протянул его Рябому:

– Колбаса, хлеб, чай, шоколад, – назвал цену я. То, что они к вечеру помрут, ещё не повод их грабить.

Рябой кивнул Костику и тот метнулся к рюкзаку у костра. Мелькнуло и пропало видение: два мёртвых тела, одно из них – Костик, кровавый отпечаток ладони на верхнем клапане моего рюкзака…

– Даже и не думай, – сказал я Рябому. – И сам сдохнешь, и напарника сольёшь.

– Все мы немощны ибо человецы суть, – пробормотал тот, бледнея, и дрожащей рукой принял кулёк.

– Вот-вот, борись с искушениями, Рябой, – ухмыльнулся я. Взял принесённый Костиком пакет с продуктами, положил его на возок рядом с гробом. Позвоночник вдруг пронзила такая сильная боль, что я чуть не застонал. Медленно дохромал до костра и присел на кучу щебня. Сейчас отпустит…

Рябой рядом переминался с ноги на ногу.

– Есть шансы, что Толян выживет? – спросил наконец.

Был он, что называется, оболочкой. Выпить, морду набить, поиметь такую же, как и он пропитую шалашовку. Пока жил с семьёй, всё косился на подраставшую дочь, но решимости не хватило. Когда жена ушла, в течение года потерял работу и пропил квартиру. Когда его привезли сюда, он уже не человек был. Так – набор рефлексов. И вот надо же, сдружился с Толиком. Заботился о нём. Даже жизнью рисковал ради нового друга.

– Не знаю, – ответил я и пожал плечами.

Не рассказывать же ему историю Рубика Багдасаряна из Северного лагеря. Он во время поиска в районе Черевачей тоже получил дозу спор Чёрного Бамбука. И пустили те споры корни прямо у него в башке. Другой бы тут же помер, а Рубику только на пользу пошло. Ни с того, ни с сего, вдруг проявились у него такие математические способности, что стал он Выбросы предсказывать не хуже учёных умников. А те завалили Кирова требованиями отдать им этого бродягу для потрошения. Тем бы и кончилось, но Багдасарян на досуге написал две аналитические записки, в которых предсказал банковский, а следом и политический кризис в течение ближайшего месяца. Всё сбылось до последней запятой. В результате мозг Рубика учёным не достался. В виде исключения, ему было дозволено покинуть Зону и стать ведущим аналитиком в одном из закрытых институтов.

Закончилось эта история трагично. Полгода спустя, Рубик пришёл на работу с поясом шахида. Взрывом снесло два этажа. Погибла уйма народа. И какого!

После этого выход кого бы то ни было, побывавшего в Зоне, за пределы кольца оцепления был настрого запрещён.

10. Таблетка бессмертия.

Телега, которую тащили Мелкий и Здоровяк, не спеша, катила по грунтовке. За моей спиной трясся на ухабах саркофаг, он же контейнер, он же, в просторечье, гроб хрустальный или просто – гроб. Сквозь текстолитовое окошко гроба виднелось перекошенное лицо Толика Троячки.

Минули Ивацевичи. Прямо по курсу распластался перекрёсток. Я притормозил, вспоминая. Огляделся. Вон он, тот ельник, в полукилометре ветками шевелит.

Пробормотал:

– Налево поедешь – убитому быть.

И повернул направо.

Объезд занял лишний час тряски по пыльной грунтовке. Но вскоре грунтовку сменила сырая лесная дорожка, потом еще полчаса по сочащемуся водяными лужицами топкому бережку, и моему взору во всей красе предстал дебаркадер – жилище Слепого доктора.