Гроб из Одессы - [44]
Менакер спокойно подсчитал, что в этот день заработал ровно в три раза больше, чем ипподром со своими порядками, хотя все новейшие компьютеризованные системы букмекеру заменял потрёпанный блокнот за пазухой.
Потом этот деятель вспомнил за дурацкое поведение молодых людей, действующих от имени нахала Бесфамильного, и сделал через две копейки звонок из телефона-автомата.
Плохиши уже успели пробухать аванс, слупленный с Бесфамильного за свой нелёгкий труд и спокойно околачивались на родном хуторе, вытворяя военные подвиги. Когда они почистили пару ханыг и набили дыню какому-то очкарику предварительно расшугав бикс, прущих домой из медучилища, то сходу посчитали этот день не зря прожитым. И как-то незаметно для себя перестали думать за страшную месть ипподрому со смертельными исходами. Плохиши сидели на скамейке и выли под расстроенную гитару песню за Колыму, имея друг друха исключительно по кличкам — Тигр, Волк, Вепрь и так далее по зоопарковскому списку. У плохишей были такие грозные кликухи от того, как они сами себе их приклеили, а вовсе не потому, что привыкли ссать, где попадя. На мордах этого городского зверья стояли выражения, с понтом император Наполеон бегает у них в шестёрках по завоеванию мира.
И тут до плохишей подошёл один себе человек и начал молча слушать чего они изображают своими гнилыми голосами. Плохиши привыкли до того, что при виде их компании все почему-то переходят до противоположного тротуара, и поэтому растерялись. А прохожий, от которого несло кисляком не хуже, чем от них, спокойно почесал тельняшку на груди и тихо заметил этой компании — если ещё раз кто-то сцинкует[130] возле ипподромного деятеля, так всё кодло может уже бежать со скамейки в поисках деревянных макинтошей.
От такой борзости плохиши перестают вокалировать на нервах усыпающей улицы и сыпят страшными угрозами, шаря по собственным карманам. На что человек в тельняшке поднял руку и сказал: «Ша[131]!». А потом добавил:
— Права качаете, чувырлы[132], приблатнёнными кидаетесь, фраера захарчёванные[133]. Когда на мене шельму[134] шили, на вас болты дрочили, хлюзды[135] мелкие, маргаритки[136] пробитые. Будете у меня гарнир хавать[137] и галить[138] вперемешку, падлы батистовые[139]. Так что вы здесь дуру не гоните, варганку не крутите[140], баллоны не катите, бо очко[141] у вас не железное — в три свистка запаяю, парашники[142]. Будете баки вкалачивать своим мамкам — баллалайкам[143] и папашкам — есикам[144], плашкеты[145] мантуленные[146]. И вякнете тому, кто дал прикол на наколку[147], рвань дохлая, ещё раз рыпнется, петух гнойный, клоуна сделаю[148]. С кем, гнида, кены[149] сводить решил, козёл[150] пеженый, пидар вольтанутый. А вы, отпарафиненные[151], из себя гиль[152] не стройте, сдайте рога в каптёрку[153]. Фуцан щекотнулся[154], когда жаренный петух клюнул, Буль[155] харенный[156], в духовку[157] задутый. Ещё раз горбатого из себя слепите, помела[158] оборву, локаторы[159] отклею. Усекли, короеды[160]?
Пускай плохишей никто специально не учил этих слов, они быстро перестали мацать железо на карманах, качнули головами, потому что слушали мужчину с большим интересом и вниманием, чем ещё недавно своих учителей в средней школе. И сходу поняли, что перед таким с виду спокойным человеком может держать стойку[161] только последний дубарь. Хотя они и не знали, что у своё время этот пассажир в тельняшке героически обломал самый настоящий локатор, перед которым их собственные не проканывают. Поэтому Тигр, Вепрь и прочий зоопарк сдулся штормом со скамейки и иноходью погнал колоться Бесфамильному, что ему пристроили доктора[162] такие люди, перед которыми даже милиция — и то может сказать пас. А грозный Волк бежал впереди стаи, наглядно доказывая кого кормят ноги.
И хотя милиция не выходила из игры при виде Шныря, а без особых забот окунула его до зоны, Васька уверенно уселся в подъехавшую до него машину. Тем более, что её рулял бывший мент Махонченко.
Юрка посмотрел на линяющих по-быстрому плохишей и спросил у своего подчинённого крестника Шныря:
— Кент[163] фуфла не гонит?
— Или, — серьёзно ответил Васька.
Цукер притаскал до Антиквара его честную долю по поводу бриллиантового кольца, но Максимов всё равно недовольно покачал головой.
— Сахаров, вам пора перестать баловаться. Собрали немножко капусты — и хватить тянуть судьбу за хвост. Или тигра за усы, как вам больше нравится. Этот гроб пора сплавлять.
— Антиквар, вы же сами говорили ещё двадцать лет назад: надо выжимать максимум из ситуации.
— Что было, то было, Сахаров, теперь другие времена.
— Ага, развитого социализма. — поддакнул на всякий случай Цукер, почему-то с содроганием вспомнил доктора Брежнева и невольно брякнул:
— Социализм — это учёт!
— Конечно, Сахаров. А зрелый социализм — это когда учитывать ещё хочется, а жрать уже нечего, — почему-то раздражённо заметил Антиквар. — Судя на вас, Сахаров, со жратвой проблем не возникает. Но неужели вам хочется начать учитывать исключительно неприятности? Я имею в виду подбудочные подвиги…
— Антиквар, меня с детства учили слушать старших. Вы меня убедили, Максимов. Я скажу ребятам — время дешёвых штучек ушло. Мы переходим до серьёзной работы. Когда клиент будет в городе?
