Гроб из Одессы - [32]

* * *

Наша партия выступала когда-то против, чтоб очередная банда встала под её знаменами? Ни разу. Можно подумать, Винницкий был чем-то неумелее насчёт буржуазии всех остальных блатных, которых большевики с удовольствием просили о союзе. Но Мотя Городенко стал такой невыдержанный, что в конце концов пристал до Винницкого с нескромным вопросом, какого ему нужна эта война, хотя в городе для налётчиков почти не оставалось работы? Одессу шмоняли с такой тщательностью, что после большевиков все остальные могли разжиться только парой лишних неприятностей.

— Мотя, — покачал головой Винницкий, — или вы не видите, что творится в стране? До власти дорвались блатные. Все при кличках, как мы. Все прошли через кичман[116]. Но они вытворяют такое паскудство, за которое бы им на каторге сделали правилку. Может поэтому так называемых политических не мешали с остальными блатными, чтоб люди не перенимали от них зверств? Мотя, мы тоже живём с налётов. Но не позволяем себе стрелять людей из развлечений. Мы снимаем золото, стараясь не делать покойников. Потому что живой человек заработает ещё раз, может, до нашей пользы. А что они? Грабят лучше нас, но убивают. Ни один уркаган не позволит себе стрелять у живого человека, если не спасает шкуру. За женщин нет речи. Костя Тютюн шлепнул сам себе ув голову после того, как случайно попал одной мадам в спину при налете. И кто его осудит за это, пусть Костя был пьяный? Но закона воров он не нарушил. А они бьют людей по-чёрному, только за то, что фраера дышат воздухом. У них нет слова и чести.

— Так зачем мешаться до компании, которую надо брать на ножи? — спросил недогадливый Мотя.

— Другой власти у стране вряд ли будет. И кто сейчас останется в стороне, тот пройдёт мимо куска пирога с жирной начинкой. Тем более, что желающих урвать, кроме нас, как грязи. А потом придёт наша власть и вы, Мотя, иди знай, станете губернатором Одессы. И вам не нужно будет бегать на налёты, рискуя собственной шкурой. Будете сидеть на кровати среди тёлок, а чекисты приволокут, чего понравится…

— Это хорошо, — сказал Мотя. — Я уже согласен быть губернатор. Только сперва чекисты должны привести до мене своего кореша Кота под вот этот шабер. А разве вы, Миша, не хотите сами быть губернатор?

— Насчёт Кота, Мотя — это моё горе. Но король не может спуститься до простого губернатора…

* * *

Вся Одесса высыпала на улицы, провожая налётчиков на войну. Одесситы сильно загордились своими бандитами, готовыми ложить головы и иногородних людей ради их же светлого будущего и революции в мировом масштабе.

Впереди семи тысяч головорезов ехал на личном автомобиле Михаил Винницкий с красным бантиком вместо цветка на груди. Рядом с ним грозно и непривычно держал шашку наголо Сеня Вол.

— Где мы едем, Мотя? — выспрашивал у Городенко Эрих Шпицбауэр.

— Мы едем разбираться с белополяками. И это будет такое счастье, когда вместо них вдруг встретим Кота. Я его, падлу, зубами рвать буду, если Миша это первым не сделает.

— Хорошо, Мотя, допустим, мы уже сделали Коту вырванные годы и дали копоти этим самым белопо-лякам. А что потом?

— А потом, Эрих, мы дадим просраться белофинам, белобессарабам… Та мало ли кому ещё, если эти козлы большевики раздали полстраны и почти сто пудов золота. Надо же забирать назад своё добро. То есть наше добро, Эрих.

Войско Винницкого добралось аж до Раздельной, когда сильно проголодалось. Уркаганы разбрелись по ещё нераскулаченным огородам и хатам, чтоб местные сквалыги подхарчевали тех, кто прёт сражаться за их счастье. Население не возражало, хотя при этом молчало чересчур недовольно. А потом до Винницкого прибежал комиссар, которого всё молдаванское военное соединение с большим трудом терпело целых два дня. Комиссар стал выступать до Миши, с понтом имел право от рождения подымать голос на короля. Винницкий для начала послал его и послал хорошо, хотя при этом не дал ни разу по морде. Комиссар по привычке рванул на себе маузер, и Винницкому этот жест сильно не понравился, хотя Сеня Вол успел спустить курок еще раньше короля. После такого недоразумения другие красноармейские части вместо того, чтобы воевать белополяков почему-то налетели на соединение красного командира Винницкого, хотя на поминках по комиссару было ещё не всё выпито. Король понял — он совершил самую серьёзную ошибку в жизни.

Умевшее хорошо воевать исключительно в городских условиях войско Винницкого редело на глазах. К Одессе пробилась незначительная часть налётчиков.

Эрих Шпицбауэр проложил огнём «гочкиса» путь своему королю до медленно ползущего подальше от этой беды железнодорожного состава. И когда Михаил Винницкий уже было запрыгнул на подножку вагона, его прошила пуля. Поезд уносил умирающего на руках Эриха короля в другую сторону от Одессы, Сеня Вол перевязывал продырявленную осколком ногу Моти Городенко.

Из красиво очерченного рта Винницкого медленно сочилась красная струйка.

— Моя вина, — выдавил из себя Мишка, давясь собственной кровью, — столько ребят загубил…

— Перестаньте, Миша, — неубедительно протянул Шпицбауэр, — каждый имеет шанс локшануться[117]