Гринвичский меридиан - [15]

Я проклинаю свое плохое знание твоего языка! Мне столько хочется сказать тебе… И я скажу тебе это, хоть и по-английски. Пусть ты ничего не поймешь, но ты не можешь не почувствовать. Ведь ты почувствовала меня с первой минуты — не просто же первому встречному ты доверила свою жизнь?! Как ребенок — безотчетно и полно. Как никто и никогда.

Напрасно я сказал тебе о Джейн. Не от того, что я так уж трепетно отношусь к ее памяти. Скорее наоборот — Джейн не достойна того, чтобы войти в твои мысли. Умница Джейн, такая рассудительная и добропорядочная, истинная католичка. Уж она-то ни за что не легла бы в постель с мужчиной в день знакомства. Я должен был бы молиться на такую женщину, а я почти ненавидел ее. И когда она погибла, долго не мог поверить, что неповинен в этом — такое испытал облегчение. Я даже овладел ею, задыхаясь не от страсти, а от ненависти, чтобы прорвать вековой прочности целомудрие. Теперь я этого не сделал бы просто из жалости, ведь, по сути, Джейн тоже была несчастна в своей холодной, чистой пелене. Но в. молодости я был способен и не на такое.

Неправда, что молодость жестока сама по себе. Ты молода и бесконечно добра. Я ведь знаю, что в тот момент, когда у меня вырвалось это "пожалуйста", ты еще не любила меня, просто сжалилась. И разволновалась, растревоженная отразившимся в глубине твоего существа моим огнем. Я накачивал тебя страстью снова и снова, и ты ожила и удивленно призналась: "Я люблю тебя, Пол". В тот миг это уже была правда, я голову дам на отсечение. Может, ты и сама еще до конца не верила в это, но любовь уже разливалась по твоему телу, сменяя наслаждение, смятенная и великая, как твоя земля, на которой мы любили друг друга.

Почему меня всегда так тянуло в Россию? Среди тех бродяг, которых я снимал и жизнь которых пытался разделить (только пытался, ведь на самом деле человек, имеющий за плечами теплый дом, не способен до конца понять другого, такого дома не имеющего), я искал русских эмигрантов и не находил их. Почему их не было? Ты сама объяснила мне это, перечислив все стереотипы, касающиеся англичан. Импульсивные, безалаберные французы вам ближе, и твой бестолковый муж тому подтверждение. Почему же ты потянулась ко мне? Моя фиалка[1], выросшая в тени, моя Фея Беспокойных Снов…

Я поцеловал тебя, и ты затихла, опять сунув ладошку под щеку. Я стараюсь не смотреть на тебя, потому что, оказывается, умиление так быстро перерастает в желание, что я не успеваю захлопнуть нужную дверцу. Но я не посмею тебя разбудить. Сон — это святое. Это та сторона жизни, которую Мы хотели бы, но не можем прожить. Или та, от которой бежим. Ты бежишь сейчас, твои длинные ноги подергиваются, как у перевозбудившейся собачки. Я молю только о том, чтобы ты бежала не от меня. Хотя бы сегодня…

Ты назвала себя обыкновенной. Как бывает слеп человек, разглядывающий себя самого! Он всегда смотрит на себя сквозь преломление в стекле, предусмотрительно опущенное Богом, и то, что он видит, бывает или выше и прекраснее того, что есть на самом деле, или мельче и невзрачнее. Так Господь проверяет нашу склонность к гордыне. На тебя же я смотрю взглядом, свободным от какой бы то ни было преграды, ведь любовь просто не может быть преградой. И я вижу, как изысканно твое утонченное лицо с трогательными родинками, как нежна шея, как изящно все твое тело. Ты говоришь о себе, опять попадая во власть стереотипов — теперь в моде иная красота. Тебе никогда не завоевать титула "Мисс Вселенная", потому что тебе просто не с кем соперничать в этой Вселенной. И горе тем, кто этого не видит.

Надо прийти в себя и записать наконец свои впечатления о России. Когда такси везло меня из аэропорта, на всем протяжении пути над нами висела плоская темная туча, похожая на гигантский кусок асфальта, отколовшегося от Млечного пути, до которого добралась цивилизация. Я так ждал встречи с этим экзотическим краем — Сибирью, а туча подавила меня, и я сразу почувствовал себя потерявшимся в джунглях ребенком, до которого, кроме хищников, никому нет дела.

Я старался не смотреть на небо, но березовая роща вдоль полотна произвела на меня впечатление не менее гнетущее. Многие стволы были сломаны, и я не мог понять причину этого. Не похоже, что в этих краях бушуют ураганы, способные валить деревья. Казалось, что березы надломились, не выдержав своей самодостаточности. И мне пришло в голову, что в том же следует искать и причину надломленности всего русского народа — он чересчур переполнился своей знаменитой тоской, которая застилает солнце. Мне даже стало страшно, что моя безобидная английская меланхолия отяжелеет в этой земле, и я задохнусь под этим гнетом.

Одиночество в чужой стране веселит не больше недели, потом хочется лезть на стены. Я попался ребятам, считающим себя защитниками природы, как раз в таком состоянии, и они так ловко меня обработали, что я и сам поверил, будто спасение этого бора — дело всей моей жизни. Мне тогда было тошно до того, что я уже хотел искать проститутку, в очередной раз презрев свои католические убеждения. Русские женщины, по крайней мере те, что встретились мне в лицее, куда я приехал преподавать, разочаровали меня. Они стремятся походить на европеек и часто говорят: "О'кей", что меня безумно раздражает. Они деловиты, улыбчиво-холодны и эмансипированы, словом, полностью противоположны тому, чего ждешь от русской женщины. Я уже начал было думать, что это такой же миф, как множество вещей в этой стране, когда встретил ту, у ног которой сейчас сижу. Внешне она не имеет ничего общего с тем типом русоволосой дородной славянки, что сложился в моем сознании. Она высокая, тоненькая, темноволосая и стриженная, как мальчишка. Но ее инстинктивная готовность к самопожертвованию, ее застенчивость, ласковость и спокойная, непоказная чистота — это именно то, чего я подсознательно искал в этой стране.