Гринтаун. Мишурный город - [35]

В ту пору, незадолго до этого, зрители были новшеством во время трансляции радиопередач. Я ошивался у театра на Фигэроа-стрит, донимая всех, и мы с моим приятелем Доном Харкинсом оказались единственными зрителями на выступлении Бернса и Аллена. Поднимали занавес, Бернс и Аллен[51] выходили на сцену, играл оркестр, мы с Доном сидели в первом ряду посередине, в окружении тысячи пустых кресел, а Джордж и Греси показывали номера для двух не очень умытых знакомцев.

В те времена вечерами по средам я вручал Джорджу и Греси четыре страницы неимоверно чудовищного сценария, и спустя неделю Джордж говорил мне, какой он замечательный.

В те времена в конце каждой трансляции Джека Бенни[52] на студии «Эн-Би-Си» на Мелроуз-авеню я запрыгивал на сцену, чтобы стащить и унести домой сценарий передачи.

В те времена сестрички Фредриксон, затаив дыхание, прикатили из Санта-Аниты на машине Бинга Кросби, и мы все сидели среди немногочисленной аудитории на радиотрансляции мюзик-холла Крафта. Так хотел Бинг. Чтобы слушателей было немного. Всего несколько друзей в темноте трехсотместного зала.

В те времена при случае Джордж Рафт, выходя из «Браун Дерби» в час ночи, подвозил девочек и меня по Мелроуз-авеню и бульвару Ларчмонт до последнего трамвая. Джордж помогал нам сесть вагон «S», бросал несколько монеток в ящик и уезжал в сторону Беверли-Хиллз, а мы гремели по стальным рельсам домой, рассыпая искры, как молнии.

В те времена Эл Джолсон[53], завидев меня в первом ряду во время радиотрансляции «Шелл-шато», спрыгивал со сцены в зал, хватал ролики с моих колен, запрыгивал на сцену и начинал прилаживать их к своим ступням. Я запрыгивал вслед за ним, раздраженно отбирал у него ролики и под бурные аплодисменты возвращался на свое место.

В те времена каждую пятницу по вечерам Мэй Уэст[54] приходила на боксерские матчи на Стадион легиона с Кэри Грантом, Фредом Алленом, Джеком Бенни, Джорджем и Греси.

В те времена Джонни Грин[55] покупал мне мороженое перед RKO. Я встретил его десять лет спустя и спросил, помнит ли он меня. Он не помнил. А я его помню.

В те времена Фред Астер[56] танцевал по радио на небольшой платформе шесть на шесть футов в старом Паккард-шоу, а я сидел в первом ряду, и сценарии в моих бумагах доказательство тому.

Давно уж нет большинства помешанных, одержимых, неприкаянных поджидателей и коллекционеров, с которыми я ходил и бегал.

Особенно мне запомнилась одна парочка. Женщина по имени Элси и ее вездесущая жизнерадостная мамочка, которые все лето, хоть в дождь, хоть в жару, встречали меня перед студией «Парамаунт». Или осенью, у футбольного стадиона, или маячили в тот вечер в 1937 году, когда Леопольд Стоковский привез свой оркестр из Филадельфии и дал концерт в зале «Пан-Пасифик», и там собрался весь Голливуд, а я протиснулся туда с опозданием, используя старый билет в отель «Голливуд», и стоял возле Фредерика Марча[57], слушая исполнение на бис и кивая в знак согласия мистеру Марчу, когда он обернулся и сказал: «Невероятно!»

Пожалуй, я был знаком с Элси и ее мамашей года четыре, встречая их не реже пяти раз в неделю, пока раскатывал по Голливуду на роликах. Элси тогда было за сорок, соответственно ее маме было хорошенько за шестьдесят.

Съемка «в затемнение». Съемка «из затемнения». Пропустим тридцать лет.

Однажды вечером, несколько лет назад, приехав на вечеринку в «Палладиум» и вылезая из нашей семейной машины, я заметил два знакомых лица в первых рядах ожидающей толпы поклонников.

«Боже праведный! – подумал я. – Это же Элси и ее мама!»

Так оно и оказалось. Спустя полжизни Элси уже и сама состарилась, а мама так и вовсе одряхлела. Это они со своими потрепанными альбомами для фотографий и автографов, с фотоаппаратами стоят, держась друг за друга. Даже не спрашивая, я знал: Элси так и не вышла замуж, мама не вышла замуж повторно. Они были верны и принадлежали старой доброй голливудской земле, в которой их и похоронят, по ту сторону от стены студии «Парамаунт».

Я испытывал соблазн подбежать и воскликнуть: «Эй, помните меня? Я был Рэй Брэдбери, 14 лет от роду, я вырос в Рэя Брэдбери 48, 49, 50 лет от роду. Я преуспел. Я перелез через стену. Я пересек Марафон-стрит с одного тротуара до другого. На это у меня ушло 30 лет, но я в конце концов совершил запоздалое странствие на “Эм-Джи-Эм”. Отныне я не из ваших рядов. Я один из них, из тех, кого мы поджидали перед “Юнайтед артистс” в августе 1936 года. Я один из тех, за кем мы бегали под дождем в тот вечер, когда был закрытый показ фильма “Дамы” в голливудском кинотеатре “Уорнерс” летом 1934 года».

Но я ничего не воскликнул, а подошел к Элси и ее девяностолетней маме и сказал:

– Помните безумного мальчишку на роликах у ворот студии «Парамаунт» в июле 1935-го?

«Безумного мальчишки» вполне хватило. Они всегда его помнили, этого мальчишку, который чересчур громко разговаривал, слишком много грезил и не мог ни минуты стоять на месте, был влюблен в Джин Харлоу и рыдал, когда она умерла весной 1937 года, и никогда не смотрел в лицо действительности. Безумный мальчишка. Это я и есть.

– Как звали Безумного мальчишку? – спросили они.