Гринтаун. Мишурный город - [26]

КАМЕРА плывет, как лодка по морю древесных крон, приближаясь к дому с высокой башенкой, которая маячит среди деревьев, как скалистый островок, разглядывает мягкую лужайку поздно ночью и в предрассветный час.

КАМЕРА подбирается к неоготической викторианской башенке и заглядывает в окно:

В котором ДУГЛАС СПОЛДИНГ, двенадцати лет от роду, спит на кушетке в этой верхней пустующей кладовой. Возле кушетки, на полу, тикает будильник.

СТАТИСТИКА; ОТКРОВЕНИЯ

Т.: У меня есть статистика, у меня есть цифры:

Сколько бейсбольных матчей мы сыграли?

(Одну тысячу пятьсот шестьдесят восемь.)

Сколько раз я чистил зубы?

(Шесть тысяч семьсот восемьдесят три раза.)

Сколько раз я высморкался?

(Четыре тысячи двести двадцать два раза.)

У меня есть статистика, у меня есть цифры:

Сколько книг мне пришлось прочесть?

(Две тысячи сто тридцать четыре.)

Сколько теней под деревьями?

(Пять миллиардов семьдесят шесть.)

Девятьсот яблок… двадцать груш

(Я не очень большой любитель груш).

Я могу сказать, сколько утренних сеансов

                             я посмотрел:

Сорок фильмов про Бака Джонса, тридцать

                             с участием Лона Чейни,

Сорок пять с Томом Миксом, тридцать девять

                             с Хутом Гибсоном,

Десяток с Дугласом Фербэнксом, один раз

                             с Адольфом Менжу —

Про любовь, больно нужно.

Мне этот Адольф Менжу нравится не больше,

                             чем груши.

У меня есть статистика, у меня есть цифры:

Я мастак вести учет. Но теперь, когда я все

                             подсчитал,

Интересно знать, что мне со всем этим делать?

Д.: Том, ты со своей статистикой подсказал

                             мне одну идею. Статистика…

Это обряды, церемонии. Но они занимают

                             только первую половину лета.

Т.: А вторую половину?

Д.: Сначала разберемся с обрядами.

Первый арбуз. Первый комар, чтоб он сдох.

Это обряды, которые мы выполняем каждый

                             год

(даже не задумываясь).

Но если бы мы задумались, то

(обнаружили бы откровение).

Когда я обнаружил, что я живу на свете.

Т.: (Подумаешь, это и так все знают!)

Д.: Нет, не знают. Взять хотя бы дедушку.

Он не все знает.

Т.: (Он знает все, что можно только знать!)

Д.: Но если чего-то не знаешь, это не

                             преступление.

(Может, это заблуждение, но это откровение.)

Т.: Ты говоришь, а я за тобой не поспеваю.

Д.: Все просто, Том… подумай!

Назови обряд, и я назову тебе откровение.

Т.: Первый фейерверк. Первое вафельное

                             мороженое.

Первая прогулка босиком, ловля водомерок,

Падение в реку… первая выволочка от папы…

Д.: Именно! Ты знаешь, почему дети не ладят

                             со взрослыми?

Они принадлежат к разным расам, и вместе им

                             не сойтись.

Т.: Точно! Ну, ты и гений, Дуглас!

Д.: Ты приводишь статистику, я – откровения.

Настоящие откровения, с пылу, с жару!

А когда наступает сентябрь,

Мы подытожим лето

И увидим, что получится!

Ледник

Летним утром раздавалось шлепанье босых ног бегущих мальчишек по благосклонным тротуарам, которое перемежалось бесшумной гонкой по мягкой горячей зеленой травке, после чего ребятня снова звонко шлепала до угла поглазеть, как громыхающие фургоны, влекомые цокающими лошадями, выкатываются враскачку на несусветный солнцепек. Затем, свернув за угол, они находили тень и распахнутую дверь, над которой красовалась вывеска: ЛЕДНИК ЛЕТА. Замечательное имя. Мистер Лето аж целых пятьдесят лет владел этим сооружением, где остатки Ледникового периода томились в двадцати, пятидесяти, сто, двухсотфунтовых брусках прозрачной красоты с отливом белого вина. Летом мальчики приходили сюда ощутить на себе дыхание зимы в знойный день из-за влажных дверей. Они приходили обонять запах мокрого деревянного настила, с которого ледяные кубы затаскивали на фургоны, понюхать навоз и сено, ароматы мороза. И в одном крыле холодильной фабрики стояли машины, которые выбрасывали над краснокирпичной стеной непрерывные океанские брызги, моросящий дождь, под которым можно было стоять, подставив прохладе обожженное, как глина, лицо. Лето на холодильной фабрике мистера Лето. Где еще можно разжиться сосульками, пережившими Рождество, чтобы заворачивать их в носовые платки и обсасывать до тех пор, пока они не приобретут льняной привкус. А еще ты сплевываешь щепочки с полов холодильной фабрики, вмерзшие в лед. Бросаешь себе или кому-нибудь за шиворот льдинку и начинаешь отчаянно отплясывать, завывая, размахивая руками и вскидывая ноги, как в балагане. Охлаждаешь горячечный лоб иероглифическими мазками льда. Выводишь слова на голой груди. Подкрадываешься, чтобы заглянуть в пещеру ледяного дома, увидеть большущие прозрачные глыбы, пропахшие аммиаком, которые могли быть только белыми медведями, да наверняка ими и были.

– Ух ты, какой пар с туманом! – прошептал Том.

Пары поднимались пеленой и ритмично плыли. Видны были прекрасные узоры: складки, завитки, изгибы, подобные женским очертаниям.

– Снежная королева, – пробормотал Том. – Вот где она живет. Иногда я ее вижу. Иногда я смотрю, как клубится пар. Вверх. Вниз. Вперед. Назад. Я как-то читал про нее. Никто сейчас не верит в Снежных королев. Так что я не удивлюсь, если она пришла сюда прятаться, раз никто больше не верит в ее существование. Смотрите, смотрите туда!