Гринтаун. Мишурный город - [25]

Они стояли на опустевших рельсах, на которых под солнцем растаяли тыщи смоляных чучел.

Они, все десятеро, стояли, раздумывая, куда бы им направиться. Глаза Уилла слезились от солнечного света, а его летние приятели показывали друг дружке высунутые розовые языки-галстуки.

Над ним возвышался великан.

Уильям покосился на высоченную опору высоковольтной линии, раскинувшую свои горящие синие провода с севера на юг, искрящую электрическим свечением.

Вскарабкавшись на основание опоры, Уильям посмотрел вниз.

Мальчишки исчезли!

Он закричал:

– Эй!

Они ответили:

– Гав!

И тут он их увидел. Они семенили прочь, чтобы погрузиться в необъятное озеро порхающих, как бабочки, теней под огромным деревом, которое манило их под свою сонную крону голоском теплого ветерка. Они уже разлеглись, вытянув ноги во все стороны, на животиках, утопая в зеленых тенях, готовые гавкнуть залпом из своих автоматических глоток.

– В атаку! – Уилл соскользнул с основания опоры.

Мальчишки прекратили купание в тенях, слизнули солнце с губ, оросили телеграфные столбы янтарными водяными бусинами, задрав ногу. Затем бегом марш уже к настоящему озеру, козыряя на ходу.

Там мальчишки плавали, барахтаясь по-собачьи, в тишине. Озеро их по-матерински приголубило. На берегу лежала тайна в шуршании пены, в игре света и цвета, сквозь которые шел Уильям. Потом он с добрыми друзьями растянулся на желтом песке, пекся на солнышке.

Лежа там, Уильям знал наверняка, что это лето – лучшее в его жизни. Такое лето может и не повториться вовсе. Для мальчиков, его приятелей, осчастливленных летом, да, следующее лето и лето после этого пройдет или останется так же, как это, в такой же прохладной водичке, под таким же горячим солнышком. Но у него было предчувствие, подобное туче, что на следующий год, скорее всего, он повзрослеет и другие друзья, возможно, удержат его дома, отгородят от этого прекрасного, беззаботного времяпровождения, когда не наблюдают часов, без начала и без конца, на пустынных пляжах, со своими друзьями, которые не изведали школы, но молча смирились с ней. Мальчуганы лета вечной, длинной вереницей счастливых зверушек, вечных мальчиков-собачек будут бегать по краю света, покуда земля вращается. Он сомневался в том, что представляет себя бегающим с ними вечно. Как бы то ни было, солнце ласково прижимало его к земле.

Затем наконец, пока его друзья салютовали деревьям, Уильям встал, подражая ужимкам своей команды, написал свое имя теплой желтой струйкой на песке.

– Мне жаль девчонок.

Уильям вывел свое имя, закрутив колечком хвостик у буквы «У» и выписав приземистыми холмиками букву «М».

Летние мальчишки затявкали, беззаботно засыпав его влажную подпись песком, а потом все побежали в город этакой каллиграфической бандой.

Остаток дня он посвятил фруктовому мороженому, которым они вместе лакомились на его лужайке.

Затем, после того как солнце перевалило за крышу дома, он поднялся по ступенькам на крыльцо. Мальчишки, независимые волонтеры, экскурсанты-бродяги, остались стоять на лужайке нестройной стайкой.

– Это мой дом, – сказал Уильям.

Хоровое тявканье.

– Если не сможете найти дорогу сюда, встречаемся в овраге. Ладно? Завтра повторим!

Все завиляли хвостами.

Стоя в дверях своего дома, умиротворенный Уильям ощутил легкую ношу подвешенных на одной руке теннисок, а на другой – свою жизнь, которая ничего не весила на его ладони, не напрягала кости, не давила на изгиб пальца. Он знал, что от него пахнет псиной. Но потом они запахли, как мальчики.

– Продолжайте! До встречи!

Воображаемый кролик проскакал по лужайке в ста ярдах. В неистовом притворстве вся команда убежала, буйно и необузданно.

– Завтра! – крикнул Уильям.

И после-после-завтра.

Ну и ну! Думал Уильям. Они мои друзья. Здорово!

Он смотрел на их улыбки, необъятные, как лето, тускнеющие под сенью деревьев.

Затем, держа свою улыбку, с такой же легкостью, как тенниски в одной руке, и жизнь в другой, он отнес свое счастье в кладовку, где, разборчиво выбирая, вознаградил его подарками.

Вино из одуванчиков

Сценарий Рэя Брэдбери

Предрассветный час.

Камера блуждает по Гринтауну, штат Иллинойс.

Камера осматривает большую «Иглу Клеопатры» – обелиск в память о погибших на Гражданской войне.

Камера видит пушки по четырем углам лужайки вокруг монумента. Слышен отдаленный гул сотен орудий.

Камера снова обращена на монумент, и мы слышим голоса политиков из прошлого, ораторствующих по бесчисленным дням Памяти и Независимости об отваге павших.

Камера повернута вверх, на высокую башню над муниципалитетом и зданием суда, на часы, которые внезапно ускоряют ход, издавая еле слышные отзвуки прошлого, тысячекратное тиканье, тысячекратный полночный бой часов, все расплывается, когда ветер ранним утром колышет деревья.

Камера изучает город.

Камера движется по старинному кладбищу, среди надгробий, и, проходя мимо мужчин, женщин и детей, мы слышим их смех, голоса, плач и проч. Вот женщина говорит о своем платье, вот мужчина рассказывает о своем бизнесе, вот мальчик всхлипывает: «Положи на тарелку, прямо сюда, сюда», вот девочка за игрой: «Энни, ты переступила черту, переступила».