Григорий Распутин - [24]

В архиве хранится его прошение на высочайшее имя, датированное 15 декабря 1906 года: «Проживая в селе Покровском я ношу фамилию Распутина в то время как и многие односельчане носят ту же фамилию отчего могут возникнуть всевозможные недоразумения. Припадаю к стопам Вашего Императорского Величества прошу: дабы повелено было дать и моему потомству именоваться по фамилии "Распутин-Новый".

Вашего Императорского Величества верноподданный Григорий».

Если бы Распутина смущал «Распутин», он просто заменил бы одну фамилию на другую, а не стал прибавлять к прежней слово «Новый».

22 декабря 1906 года последовало удовлетворение ходатайства крестьянина Григория Распутина о разрешении впредь именоваться «Распутиным-Новым»[4].

Начиная с 1907 года его стали чаще видеть во дворце.

Вот запись воспоминаний родной сестры Николая II Великой княгини Ольги Александровны, сделанная канадским журналистом Йеном Ворресом:

«Ольге Александровне отчетливо запомнился тот осенний день 1907 года, когда она впервые встретила Распутина в царскосельском Александровском дворце. В то время Великая княгиня жила в Санкт-Петербурге, но раза два или три в неделю, иногда чаще, ездила в Царское Село. В тот день ей предложили остаться на обед. Других гостей не было. По окончании трапезы Император сказал сестре: "Пойдем со мной, я познакомлю тебя с русским крестьянином, хорошо?"

Она последовала за Государем и Императрицей и по лестнице поднялась на детскую половину. Няни укладывали в постель четверых Великих княжон и их маленького брата, надевших белые ночные пижамки. Посередине комнаты стоял Распутин.

– Когда я его увидела, то почувствовала излучаемые им ласку и тепло. По-моему, дети его любили. В его обществе они чувствовали себя совершенно непринужденно. Помню их смех при виде маленького Алексея, который скакал по комнате, воображая, что он зайчик. Неожиданно для всех Распутин поймал ребенка за руку и повел его к нему в спальню. За ними последовали и мы с Ники и Алики. Наступила тишина, словно мы оказались в церкви.

Света в спальне Алексея не было, горели лишь свечи перед чудными иконами. Ребенок стоял, не шевелясь, рядом с рослым крестьянином, склонившим голову. Я поняла, что он молится.

Картина произвела на меня сильное впечатление. Я поняла также, что мой маленький племянник молится вместе с ним. Я не могу всего объяснить, но я была уверена, что этот человек совершенно искренен.

После того, как детей уложили в постель, Император, Государыня и Великая княгиня вернулись в лиловую гостиную на первом этаже. К ним подошел и Распутин. Произошел какой-то разговор.

– Мне стало понятно, что Ники и Алики надеются на то, что я почувствую расположение к Распутину. Конечно же, я была под впечатлением сцены в детской Алексея и видела искреннюю набожность сибирского крестьянина. Но, к сожалению, не смогла заставить себя отнестись к нему с симпатией, – призналась Ольга Александровна».

К этим несколько елейным, несмотря на последние строки, воспоминаниям Ольги Александровны надо также относиться с осторожностью. Они записывались Йеном Ворресом много лет спустя, и тенденциозность их и стремление «обелить» Царскую Семью в противовес той грязи, которая на Романовых в связи с Распутиным лилась, очевидна.

В мемуарах протопресвитера Г. И. Шавельского приводится иной по тону разговор с Ольгой Александровной, относящийся к 1914 году.

«Великая княгиня Ольга Александровна среди всех особ императорской фамилии отличалась необыкновенной простотой, доступностью, демократичностью. В своем имении Воронежской губ. она совсем опрашивалась: ходила по деревенским избам, нянчила крестьянских детей и пр. В Петербурге она часто ходила пешком, ездила на простых извозчиках, причем очень любила беседовать с последними. Еще в 1905 г., в Манчжурии, ген. А. Н. Куропаткин, знавший ее простоту и демократический вкус, шутливо отзывался, что она "с краснинкой". В конце 1913 г. я был приглашен ею в члены возглавлявшегося ею комитета по постройке храма-памятника в Мукдене. У нас сразу установились простые, сердечные отношения. Вот я и решил серьезно поговорить с нею по распутинскому делу.

– Это мы все знаем, – сказала она, выслушав меня. – Это наше семейное горе, которому мы не в силах помочь.

– Надо с Государем решительно говорить, ваше высочество, – сказал я.

– Мама говорила, ничего не помогает, – ответила она.

– Теперь вы должны говорить. Я же знаю, что его величество чрезвычайно любит вас и верит вам. Авось, он послушается вас, – настаивал я.

– Да я готова, батюшка, говорить, но знаю, что ничего не выйдет. Не умею я говорить. Он скажет одно-два слова и сразу разобьет все мои доводы, а я тогда совсем теряюсь, – с каким-то страданием ответила она».

Но случай с Шавельским прямо противоположный предыдущему – протопресвитер терпеть не мог Распутина, а заодно сильно недолюбливал Государыню Александру Федоровну, которую считал виновницей всех российских бед. Ольга Александровна же золовку защищала. И очевидно, что полной правды нет ни в тех мемуарах, ни в других.

В одном сходятся все, кто писал о Распутине и дурное, и хорошее, и с умилением, и бранясь: болезнь наследника, приступы которой странник умел каким-то образом останавливать, была главной причиной близости Распутина ко дворцу.