Григорий Отрепьев - [36]
Глава 11. Предательство
18 декабря состоялось решительно сражение между царевичем Димитрием и войском князя Мстиславского. Не смотря на численное превосходство, царское войско уступало по силе духа, ибо каждому было ведано, что, взможно, они идут против законного наследника престола. Победа досталась Григорию Отрепьеву, который, ликовав первое время, омрачился новостью о численности погибших. И даже богатое знамя – трофей, доставшийся победителям, не радовал их. В день похорон, когда тела погибших укладывали в три братские могилы, царевич не мог сдержать слез. Он громко плакал, не боясь показаться слабым, когда на его глазах закапывали лучших воинов. Отдав должное памяти погибшим, молодой человек ушел к себе в шатер и приказал никого не пускать. В одиночестве он бродил из угла в угол, глубоко вздыхал, вспоминая то, что случилось в последнее время. Он боялся одного – остаться одному, ибо в войске слышался ропот, поляки вот-вот уйдут обратно в Речь Посполитую, оставались еще казаки, но и них нельзя было положиться – они вольные люди, захотели пришли – захотели, ушли.
Присев на походный стул, Григорий уставился на зеркало и долго глядел на свое отражение: короткие темно-рыжие волосы, голубые глаза под длинными ресницами, тонкие слегка изогнутые брови, длинный нос, алые пухлые губы – он был красивым мужчиной, но сейчас ему хотелось расцарапать, порезать собственное лицо, дабы не видеть привычных черт. Приложив невольно руки к сердцу, он тихо прошептал: «Мама, прости меня, прости меня». И тут же перед его мысленным взором предстал дорогой сердцу образ, молодой человек вдруг разом почувствовал теплоту, словно мать была рядом и охраняла его. Он встал и прошелся по шатру, постепенно в нем вернулась уверенность, теперь необходимо было выйти и предстать перед своим войском.
В дорогих доспехах, на которые была накинута соболиная шуба с золотыми пуговицами, Григорий выехал на коне на пригорок и велел собрать армию для дальнейшего похода. Однако поляки не добром встретили его. Принявшись винить его во всех бедах, они ринулись на царевича с кулаками. Отбиваясь от разъяренной толпы, молодой человек отъехал подальше и прокричал:
– Послушайте меня! Вы не ведаете, что творите! В скором времени дорога на Москву будет открыта, нужно только потерпеть.
– Сколько можно терпеть в этих лесах! Мы шли за тобой, дабы стяжать славу, а не лечь всеми под этим проклятым городом! Плати нам жалованье еще раз или мы все вернемся в Речь Посполитую!
Гневные крики разнеслись по округе, точно злое проклятие. Теперь Григорий понял, что действительно остался один: не было никого, кто поддержал бы его в трудную минуту. Гнев наполнил все его существо, от обиды хотелось рыдать и кусать локти, но в этот раз он сдержал себя, прокричав в ответ:
– Когда вы брали деньги из моих рук, то поклялись идти со мной хоть на край света. Теперь же, когда мне нужна ваша поддержка, ваша помощь, вы готовы разорвать меня, лишь бы не рисковать своей жизнью. Я никого не тащил насильно на Русь, каждый из вас добровольно поклялся мне в верности, теперь что с вами стало? Неужто вы позабыли данное вами слово? Признаться, я разочарован в вас, ибо больше думал о поляках.
В ответ на оскорбления послышались свист и брань.
– Если не дашь денег, то мы уйдем обратно в Речь Посполитую!
– На кол тебя посадить! – прокричали те, кто пошел в поход, надеясь на легкую богатую добычу.
Григорий постарался успокоить их, но в ответ полышались плевки. Небольшой отряд из казаков, рассерженные оскорблением царевича, схватились за мечи и направились на толпу поляков, которые, также вооружившись, ринулись в бой на бывших соратников. Царевич, видя, что сейчас произойдет нешуточное сражение внутрь войска, хлестнул коня и одним прыжком очутился между поляками и казаками.
– Опомнитесь! – воскликнул он. – Не нужно крови! В нашей армии нет врагов, наши враги там, за стенами крепости.
– Вот сам и иди на штурм, а мы уходим, – проговорил один из поляков и, сняв шлем, кинул его на землю, после чего развернулся и ушел.
За ним поледовали остальные. Григорий, вытирая катившиеся по щекам слезы, кидался с распростертыми руками перед шляхтичами и, стараясь остановить их, кричал:
– Не уходите, стойте, не оставляйте меня! Вы дали слово!
Но ответом был всего лишь хохот тех, кто недавно целовал его руку и клялся в верности до конца победы. Один из панов, здоровенный детина с большими жилистыми руками, ударил кулаком царевича. От боли царевич упал за землю, его лицо и руки оказались в грязи. Толпа поляков с гиганьем словно стая ворон набросилась на несчастного, одинокого человека и принялась бить его пинками. Немного успокоившись, они сорвали с него шлем и шубу, которой стали махать словно знаменем в одержании победы. Григорий, весь в крови и грязи, с заплаканными глазами, пытался вернуть шубу, однако шляхтичи не дали ему этого сделать. Вместо благодарности они сели на коней и повернули в сторону Польши.
На следующий день, 2 января, когда большая часть войска покинула царевича, тот решил сжеч весь лагерь, оставленный под Новгородом-Северским, и с оставшимися наемниками отсупил в Путивль. В Путивле к Григорию поздно вечером пришел Юрий Мнишек. Еще более грузный, чем обычно, в длинной шубе, воевода походил на медведя, его большие, жилистые руки сжимали рукоять меча. Царевич встал навстречу будущему тестю и с улыбкой пригласил к себе.
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
Действие романа Т.Каипбергенова "Дастан о каракалпаках" разворачивается в середине второй половины XVIII века, когда каракалпаки, разделенные между собой на враждующие роды и племена, подверглись опустошительным набегам войск джуигарского, казахского и хивинского ханов. Свое спасение каракалпаки видели в добровольном присоединении к России. Осуществить эту народную мечту взялся Маман-бий, горячо любящий свою многострадальную родину.В том вошли вторая книга.
«… до корабельного строения в Воронеже было тихо.Лениво текла река, виляла по лугам. Возле самого города разливалась на два русла, образуя поросший дубами остров.В реке водилась рыба – язь, сом, окунь, щука, плотва. Из Дона заплывала стерлядка, но она была в редкость.Выше и ниже города берега были лесистые. Тут обитало множество дичи – лисы, зайцы, волки, барсуки, лоси. Медведей не было.Зато водился ценный зверь – бобер. Из него шубы и шапки делали такой дороговизны, что разве только боярам носить или купцам, какие побогаче.Но главное – полноводная была река, и лесу много.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.
«… «Но никакой речи о компенсации и быть не может, – продолжал раздумывать архиепископ. – Мать получает пенсию от Орлеанского муниципалитета, а братья и прочие родственники никаких прав – ни юридических, ни фактических – на компенсацию не имеют. А то, что они много пережили за эти двадцать пять лет, прошедшие со дня казни Жанны, – это, разумеется, естественно. Поэтому-то и получают они на руки реабилитационную бумагу».И, как бы читая его мысли, клирик подал Жану бумагу, составленную по всей форме: это была выписка из постановления суда.