Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - [12]
Впрочем, это вовсе не значит, что я в науке отчаялся; вовсе я не отчаялся и верю ей матушке по-прежнему, если не больше. Просто именно мне в ней и нравится это «gehn zu lassen, wie’s Gott gefällt». Ох, боюсь я знания истины vérité[41], heilige Wahrheit usw[42], боюсь превращения я музыки Божьей в шарманку. Да-с, и в науке, до поры до времени, я пока эстетик, и вся моя холодность-то теперешняя, не миросозерцательство, есть просто почва научная, на которой nous reservons toujours l’ esperance[43] возрастут не одни плевелы, а и плоды полезные, если и не для других, т. е. minimum, pour moi[44]. Теперь время летнее, надо сеять озимые, а я еще не начинал, дай Бог начать.
9 июня 1910
[Когда-то] начал я писать и написал самое мое пока обширное творение «О цели жизни и об оправдании жизни». Творение отчасти глуповатое, отчасти невежественное, но все же для меня-то чрезвычайно ценное, именно оно помогло мне освободиться от самого же себя; оно дало мне случай ясно, твердо высказать все, что в голове философского было, и тогда-то только увидел я глупость, чепуху многого и сумел ото всего этого освободиться. «Трактат» этот был своего рода кровопусканием.
12 июня 1910
…если бы, положим, сегодня был мой последний день, и, положим, я бы давно примирился со смертью, не отчаивался бы, а только бы желал все, что по моему вкусу лучшее в жизни взять напоследок, как можно в большом количестве; ну pour moi, le mieux c’est la science, l’ esprit, en un mot esprit[45], так я бы этот последний день прожил бы действительно со славой. И вот если бы chaque jour etait pour soi[46] (повторяю, опять это не то, что «для каждого дня довольно своей заботы»), тогда бы был рай земной, parole d’ honneur[47]. Да-с, а я, да и все и последний-то день считают не последним; все как будто бы стремится к чему-то, а в результате к 0 «абсолютному». Дурачье, и я дурак, первый, физически жизнь – течение, но психически, сознательно, жизнь топтание. Думают (и думаю) топчемся, топчемся, пока без толку, но все это подготовка к будущему танцу изящному и грациозному, воображайте, воображайте o homines stultissimae[48]; топчетесь вы, а в конце от усталости подохните. Танцевать, так танцуйте сейчас, и, ей Богу, если бы вы всю жизнь танцевали и умирать-то было бы приятно, по крайней мере avec l’ honneur[49].
27 июля 1910
…за своим столом, с своими книгами, в своей кровати, я наслаждаюсь и отдыхаю.
4 августа 1910
Я в Пизанском соборе; несутся торжественно-тоскливые звуки органа; со стен смотрят века… Но ни на что я не смотрю, ничего не слышу… Мое внимание, моя мысль, я весь устремлены на паникадило, паникадило Галилея… Здесь для меня прошлое, будущее, здесь для меня олицетворение единой загадки моей жизни – науки; все – и стены, и люди, и орган, и паникадило, и истлевшие кости Галилея во Флоренции поют мне великие, загадочные слова Мефистофеля:
Где наука? В этом ли паникадиле, или в черепе Галилея… но (перефразирую)
Наука тот призрак, который влечет меня, по отношению к которому весь мир кажется декорацией, где ты? Спряталась ли ты в Пизанской Галилеевой башне, или засела в колбах алхимиков в Нюрнберге, или почиваешь в книгах… Мир идет своей чредою, люди учатся, создаются новые университеты, музеи, печатаются книги… наука живет. Но где же она? Наука не проявление жизни; не могу я науки ставить рядом с искусством или техникою; наука не отдел; она все или ничто; наука заключает в себе жизнь. Заключает ли жизнь в себе науку? Вот вопрос. Паникадила и черепа, и книга, конечно, в жизни. Но в черепах ли наука или паникадилах? Наука – психического происхождения и, как всякая мысль, с одной стороны в черепе, а с другой нет. Вот род ответа. Но и это не так. Дело в том, что науку в уме заключать нельзя, можно заключать знание, но не науку. Говорят, наука отражение мира. Нет, зеркало, но не отражение; зеркало может и отражать, а может и не отражать. Если наука может, она все-таки наука; алхимия столь же наука, как и химия; да, несомненно, дело в зеркале, а не в отражении. Однако что же это за зеркало, где наука?
8 августа 1910
…я хотел тени жизни – науку. Я приучил свои глаза и в искусстве не видеть жизни истории, а только красоту. ‹…› …да и смотрел ли я, не знаю? Я прилаживал все к моей мечте – вот что было для меня главное.
15 августа 1910
…очень часто сны мои переносят меня куда-нибудь во Флоренцию или Мюнхен, минутами мне начинает казаться странным, что я слышу русскую речь.
21 сентября 1910
А что, право, не «пойти ли соснуть на луг», ведь мое единственное спокойное состояние, равновесие – это сон. Не соснуть ли? А?
