«Грейхаунд», или Добрый пастырь - [39]

Хотя Карлингу надо было предоставить полную самостоятельность, уходить из рубки тоже не следовало. Краузе должен был как будто не замечать его, но оставаться рядом на случай критической ситуации. Он подошел к рации и стал слушать трубку, спиной к Карлингу, но свободным ухом ловя, что тот говорит. Карлинг действовал совершенно нормально – запросил у штурманской курс, отдал необходимые команды рулевому, велел машинному отделению дать двадцать узлов.

– Джордж – Гарри. Джордж – Дикки. Джордж – Орлу, – сказал Краузе в рацию. Дождался ответов. – Обхожу конвой с левого фланга. Гарри, смотрите внимательно – я появлюсь с вашей стороны.

– Есть, сэр.

– Не думаю, что потопил ту подлодку, что прошла через конвой, – сказал он. – Хотя, может быть, страху им задал.

Британский офицер, читавший курс ПЛО в Кескоу, очень любил цитировать армейский анекдот времен прошлой войны, в котором два пехотинца пропустили одежду через новомодную вошебойку.

– Эх, – с горечью сказал один, осмотрев результат, – они все еще живы.

– Да, – ответил другой, – но страху мы им задали!

Обычно – и даже слишком часто – подлодка выходила из поединка с эсминцем, натерпевшись страху, но без единого повреждения. Чтобы очистить море от этой заразы, требовалось убивать; ничто иное не остановит немецких капитанов, которых гонит в бой фанатичный кастовый дух и железная рука Дёница.

– Это мы тут страху натерпелись, – проквакала рация.

Был ли в этих словах упрек? Краузе ощутил острую боль. Он прекрасно знал, что капитаны, которыми он командовал, воюют уже два с половиной года и, вероятно, страшно досадуют, что они, капитан-лейтенанты, получили в начальники американского кавторанга, не сделавшего в жизни ни единого выстрела, хоть он и на двадцать лет их старше. Конвой должен был выйти в море, союзникам требовалось наскрести для него эскорт, и Краузе оказался старшим офицером. По счастью, они не знали других обстоятельств, которые угнетали Краузе ничуть не меньше, а именно что его дважды заклеймили словами, убийственными, несмотря на свое невинное звучание: «признан годным и оставлен в прежнем звании»; что ему дважды не присваивали в срок очередного звания и капитаном второго ранга он стал только в 1941-м с расширением ВМФ.

Знали они другое: что дважды за сегодняшний день в ответственные моменты их командир исчезал в тылу конвоя. То, что каждый раз он вступал в поединок с подлодкой, что «Килинг» выполнял необходимую работу и в силу своей позиции именно Краузе должен был за нее взяться, – все это было им куда менее очевидно. Возможно, они осуждают некомпетентность – если не хуже – своего капитана. Мысль эта мучительно ранила и в то же время бесила. Краузе мог бы прийти в ярость, но обязан был сохранять спокойствие. Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше завоевателя города[33]. Он обязан оставаться бесстрастным, говорить ровным голосом, четко, раздельно и без тени эмоций.

– Я в шести милях позади вас, – сказал Краузе. – Буду рядом с вами через полчаса. Подхожу с левого фланга. Отбой.

Он отвернулся от рации. Внутри все кипело. Замечание могло быть безобидной шуткой, но оно ранило в самое сердце.

Теперь, когда он обращался к Карлингу, спокойствие надо было изображать по другой причине.

– Думаю, мистер Карлинг, еще по меньшей мере два узла мы выдержим. Давайте попробуем.

– Есть, сэр.

Хотелось есть и пить, и сейчас для этого было самое время. Краузе понятия не имел, что случилось с кофейником, за которым он отправлял рассыльного, знал только, что кофе этот до него не донесли. Последним он пил ледяной кофе из первого кофейника. И при этом, несмотря на голод и жажду, он не чувствовал аппетита; из-за постоянного напряжения даже думать о еде было противно. Однако есть и пить надо, иначе он будет не в силах выполнять свой долг.

– Рассыльный!

– Да, сэр.

– Спуститесь в кают-компанию, принесите мне кофе и сэндвич. Но без лука. Обязательно скажите буфетчику, иначе он непременно положит. Дождитесь, когда он приготовит все, и принесите сами.

– Есть, сэр.

Никакого лука. Если снова будет хоть малейший шанс унюхать топливо, Краузе хотел знать наверняка, есть запах или нет. Может быть, сейчас стоит сбегать в гальюн, хотя еще совсем не приспичило. Нет, раз не приспичило, лучше не оставлять Карлинга одного. Рулевой, склонившись с красным фонариком над столом, писал в черновой вахтенный журнал. Данные будут самые общие, учитывая последние маневры «Килинга» и отсутствие ежечасных рапортов машинного отделения, тем не менее Макалистер строчил прилежно и быстро. По всему кораблю слышались голоса и лязганье трапов. До Краузе дошло, что Макалистер пишет в журнал, потому что сейчас сменится. Рубка наполнилась призрачными фигурами. Еще одна вахта позади. Караван еще миль на тридцать приблизился к безопасности.

Четверг. Ночная вахта – 24:00–4:00

– Молодцом, Макалистер, – сказал Краузе сменившемуся с вахты рулевому.

– Спасибо, сэр.

Когда Макалистер был за штурвалом, нос «Килинга» смотрел прямо в кильватер подлодки, точно на нее саму.

Карлинг в темноте отдал честь и отрапортовал о смене с вахты. Он произнес протокольные фразы – протокольные, но важные каждым своим словом – с полным внешним спокойствием.