Гретхен - [133]

Глава одиннадцатая,

в которой Гретхен страдает из-за потери двух «зубов», из-за одного – меньше, из-за другого – больше, но все же отказывается от предложения восполнить потерю и согласиться на заменитель

Следующие дни и все выходные Гретхен, следуя бабушкиному «рецепту борьбы с житейскими горестями», трудилась не покладая рук. Ближе к вечеру она отправлялась к Хинцелю в мастерскую и проводила там по нескольку часов, отрабатывая по списку все его долги. Скоро уже она разгребла образовавшийся завал и даже самостоятельно выполнила несколько новых небольших заказов. Она вела учет выдачам, получала деньги, складывала их дома в жестяную коробку, которую приспособила под кассу, пересчитывала каждый день выручку и думала про себя: «Вот что бы он без меня делал?! Вернется – увидит! За несколько дней я заработала для него больше, чем он за две недели зарабатывал!»

А еще Гретхен занималась с Гансиком математикой. Каждый вечер, часа по два. Головокружительных успехов эти занятия, конечно, не принесли. Гением математики Гансик не стал, но по крайней мере иногда – так, во всяком случае, казалось Гретхен – ему все же удавалось активизировать свое серое вещество, чтобы понять логику математических ходов.

Кроме того, Гретхен произвела у себя в комнате генеральную уборку – настоящую и основательную. Она так расстаралась, что Магда, зайдя к ней в комнату с надраенными полами, с непривычки грохнулась и растянула ногу.

Гретхен даже сподобилась за это время довязать свитер – тот самый, разноцветный. Она подарила его маме. Самой красоваться в этом шедевре вязального искусства ей не хотелось – настроение было не то.

Бывая в «Ваксельбергере», Гретхен помогала Икси – мыла посуду и проходилась тряпкой по мраморным столешницам. Они, правда, были настолько замызганы, что Гретхен с ними было не справиться – усилиями трех поколений не слишком опрятных посетителей этого заведения столы были доведены до такого состояния, что никакой тряпкой эту вековую грязь было уже не извести.

Не считая этого трудового энтузиазма, можно было сказать, что в целом никаких отклонений в поведении Гретхен не наблюдалось – она вела себя совершенно нормально. Даже самые тонкие наблюдатели не обнаруживали в ней никаких признаков, которые могли бы свидетельствовать о нечеловеческих внутренних переживаниях. Сама Гретхен, признаться, тоже не чувствовала себя какой-то особо несчастной. Особо несчастной она себя чувствовала только один раз – когда читала письма Хинцеля у него дома. Теперь же она скорее испытывала какие-то странные чувства. Она чувствовала себя так, будто ей вырвали два коренных зуба. И на том месте, где у нее были эти зубы, теперь образовались две неприятные дырки. Впрочем, одна «дырка», от «зуба-Флориана», уже болела не так сильно, хотя изрядно досаждала, вызывая неприятные ощущения. Досаждала эта «дырка» потому, что Кальб вел себя как трудный подросток переходного возраста или даже как малый ребенок. Более или менее зрелый молодой человек, полагала Гретхен, в состоянии справиться даже с самым тяжелым разрывом отношений, не теряя при этом достоинства. Флориан, по ее мнению, утратил полное представление о приличиях. С тем, что он не выдержал приличествующей паузы и сразу, с места в карьер, как последний петух, пустился во все тяжкие, не пропуская ни одной девицы, – с этим еще как-то можно было смириться. Даже в самые безоблачные времена их романа он время от времени отвлекался «на сторону». Он завоевывал девичьи сердца просто так, из спортивного азарта, чтобы потешить свое самолюбие.

Хуже было другое: теперь в разговорах с друзьями и одноклассниками он неизменно поносил Гретхен последними словами, называя ее «негодницей», «ревнивой козой» и «подлой тварью». На каждой перемене находился кто-нибудь, кто сообщал Гретхен свежие новости о том, как Флориан прохаживался на ее счет. Его ненависть была столь велика, что распространилась на все семейство Закмайеров! Он никого не пощадил! Рассказывал всякие гадости о «папаше-обжоре», который только и занят тем, чтобы набить себе пузо, и вообще «лопух». А уж какие истории сочинял о Магде – в кошмарном сне такие не привидятся! Послушать его, так Магда с утра до ночи вопит как резаная, грубит, брюзжит и всякое такое. И писается в постель по ночам. Что вообще полное вранье! Магда могла не удержаться, только если ее сильно щекотать! Иногда, конечно, случались «приключения» – когда у папы бывало хорошее настроение, он забывался и начинал щекотать Магду, та принималась верещать и хохотать и еле успевала добежать до туалета.

Но больше всех доставалось от Флориана маме Гретхен. Она, дескать, «оторва-эмансипе», «дамочка свободных нравов», распространялся Флориан на переменах, дети и муж ей «пофигу», гуляет направо и налево и каждые три месяца заводит себе нового «хахаля»! А папаша такой тупица, что ничего не замечает!

Габриэлу поведение Флориана возмущало гораздо больше, чем Гретхен.

– Нет, ну какой подлец! – говорила она. – Сколько ты будешь терпеть? Пойди и врежь ему как следует!

Гретхен ничего подобного делать не собиралась. Она просто перестала замечать Флориана и только с грустью думала про себя: «Наверное, он никогда не испытывал ко мне настоящих чувств, если сейчас так обо мне говорит! Похоже, он вообще не способен на добрые чувства. Ведь мама с папой ему ничего плохого не сделали! Они не заслужили того, чтобы он их так поносил!» Вместе с тем Гретхен вынуждена была честно признать, что и ее любовь к Флориану, похоже, не была очень уж глубокой, если потеря этого «зуба» оказалась для нее не такой чувствительной – по ночам она из-за него не рыдала, спала хорошо, ела с аппетитом и цвет лица сохранила здоровый.