Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой - [31]

Мой самый любимый фильм – «Ниночка». Благодаря Любичу получилась замечательная комедия. Я так устала от всех этих роковых женщин, что восприняла фильм как отдушину. Кстати, мало кто верил, что Гарбо может играть в комедии. Всего несколько человек в Голливуде понимали мои проблемы. К их числу принадлежал и Эрнст Любич. Как и я, он был эмигрантом и говорил по-английски со страшным акцентом.

И вот в «Ниночке» мне предстояло сыграть сцену, где моя героиня произносит несколько грубых слов. Например, там была такая реплика: «Вот пну тебя под зад». Едва прочитав сценарий, я выразила протест руководителям студии. Видимо, они думали, что если фильм не будет вульгарным, то не вызовет интереса. Или полагали, что русская комиссарша должна выражаться только таким образом? Одним словом, когда пришла пора произносить эту реплику, я от смущения выскочила из павильона и, забившись в угол, дала волю слезам. Потом кто-то вошел и по-отечески положил мне на плечо руку: «Маленькая девочка, ты права. Не плачь!» Услышав этот акцент, я поняла, что передо мной Любич. Вечером он позвонил мне домой и согласился, что женщина не должна говорить таких слов.

Любич мой любимый режиссер еще и потому, что считал себя учеником Стиллера.

Харри Эдингтон, твердя о законах зрительских симпатий, был прав, как и во всем остальном. Это я мечтала сняться в комедии, это Любич хотел меня в ней снять. Нам могло нравиться или не нравиться, зрителям смена образа Гарбо не понравилась совсем. Гарбо в комедии? Нет, это не то!

Клоун должен смешить, а трагик рыдать, к этому привыкли, это принимали. Наоборот нельзя! Женщина-вамп обязана оставаться разлучницей, страдалицей, Сфинкс должен быть Сфинксом. Никакой Любич, никакая «Ниночка» не помогли мне сменить амплуа. Зрители могли воспринять меня в роли русской комиссарши, но только страдающей, никаких комедий!

Удивительно, что критики отнеслись несколько иначе, фильм даже номинировали на «Оскар», хотя и не дали. Рекламная кампания шла под девизом: «Гарбо смеется!» Не помогло. Главное – фильм не поняли и не приняли зрители. Майер злорадствовал, постоянно подчеркивая, что лично он к такому нелепому выбору роли отношения не имел:

– Вот что значит не слушать добрых советов!

И при этом он позволил мне сняться еще в одной комедии – «Двуликой женщине».

Сценарий написала моя приятельница Салка Виртель. Теперь я понимаю, что и выбор пьесы для основы, и большое количество совершенно не соответствующих моему амплуа сцен с демонстрацией здорового образа жизни и занятий физкультурой были неудачны. Зрителям не просто не понравилось, они недоумевали: к чему Гарбо демонстрировать навыки пловчихи или танцы, если у нее есть лицо?

Фильм ругали все, кто только вообще мог ругать. Критики – за несоответствие всему, чему только можно не соответствовать, католическая церковь – за аморальность, зрители – за нелепость образа. Провал полный. Впервые за столько лет в Голливуде ругали именно меня. Майер снова мог ликовать и снова всячески открещивался от участия в этом проекте.

Шел 1941 год, за океаном Вторая мировая война, второй контракт со мной подошел к концу, фильм провалился. Все сложилось так, что Майер имел полное основание контракт не продлевать.

Но я сама не жаждала это делать. Мне была ненавистна мысль, что придется снова и снова общаться или воевать с этим человеком, со студией, со всей системой Голливуда. Я ушла.

Сбылось предсказание Эдингтона: у меня было уже достаточно денег, чтобы прожить без Голливуда, я могла позволить себе выбирать.

И выбрала.

Началась новая жизнь – жизнь без изнуряющих съемок, без вечной зависимости от студии, от боссов Голливуда, от воли режиссеров или игры партнеров.

Конечно, жизнь непривычная. Когда-то в студии «Драматена» я славилась своими опозданиями, Мориц от этого отучил. В Голливуде я появлялась на площадке вовремя, готовая к работе. Обычно это происходило около девяти, ведь съемочный день начинался в девять. Гримировалась дома сама, не имея целого ящика со всякой косметикой, мне достаточно простой пудры, помады и немного туши на ресницы.

Всегда старалась играть с первого дубля, не тратила времени на репетиции, потому снималась быстро. Претензий не предъявляла, ни с кем не ссорилась и не склочничала. Капризом считали удаление с площадки всех, кроме оператора и партнеров по снимаемой сцене, но я просто не могла играть любовное томление на виду у публики. Многие понимали, но обиженные моим невниманием и нежеланием общаться вне света прожекторов во время перерывов обвиняли в заносчивости. Еще сильней раздражало нежелание обращать внимание на чьи-то обиды.

Не все понимали мое стремление не расплескать состояние роли. Я настраивалась еще дома, гримируясь, входила в образ, насколько это возможно, снова и снова повторяла текст предстоящих эпизодов… А если предстояло играть камерную сцену с партнером?.. Настрой, готовность, я уже люблю того, кого несколько дней назад и знать не знала, я поверила в его любовь ко мне, в то, что я влюбленная героиня, а он тот самый возлюбленный… И вдруг смех рядом с площадкой, чье-то обсуждение вслух вчерашней пошлой вечеринки, семейных неурядиц, видов на результат бейсбольного матча или нового фасона платья!.. Понимаю, тем, кто обслуживает съемку, не нужно входить в образ, их работа позволяет болтать во время расстановки мебели для дубля, установки света, даже грима. Понимаю, что костюмерам и осветителям, техникам и гримерам, помощникам режиссера и даже самим режиссерам вовсе не обязательно проникаться моментом, даже многим актерам это необязательно, они могут входить в роль и выходить из нее, словно надевая или снимая пальто.