Грета Гарбо и ее возлюбленные - [84]

Сесиль писал в ответ;

«Дражайшая Мерседес!

Был рад получить от тебя весточку, хотя и горько осознавать, что у тебя нелады с Гретой, и что самое главное, из-за меня. Прискорбно, что люди, которые любят друг друга, видятся гораздо реже, чем те, что находятся в более поверхностных отношениях. Мне очень горько за Грету, которая далеко не счастлива и только тем и занята, что еще больше осложняет себе жизнь. Я никак не могу взять в толк, почему она озлобилась на нас с тобой, ведь мы всегда были с нею предельно честны и желали ей только добра. Боюсь, что она так и не даст о себе узнать, хотя ей трудно обойтись без тебя — мне всегда казалось, что остаток дней вы проведете вместе. Как бы мне хотелось надеяться, что Шлее — действительно тот, кто ей нужен; но даже если отвлечься от всяческих предвзятых чувств, я глубоко сомневаюсь, что он способен дать ей то, в чем она нуждается, а она готова пожертвовать всем ради того, чтобы чувствовать себя под его крылом».

В то Рождество Сесиль не поехал в Америку, из-за того что читал лекции в «Слейде». Это вынудило Гарбо написать ему; она спрашивала, где он сейчас. По ее мнению, Сесиль вполне мог бы уже приехать в Нью-Йорк; правда, соглашалась Гарбо, вполне возможно, что дома ему лучше. Гарбо все еще страдала от простуды, а погода на улице стояла отвратительная. Гарбо писала, что не дождется, когда наступят свежие, морозные дни. Как и раньше, она передавала привет леди Джулиет Дафф, Саймону Флиту, Клариссе Иден и всей семье Сесиля, но в первую очередь — Хэлу Бертону. Гарбо посылала привет и самому Сесилю.

* * *

В январе 1954 года Сесиль на несколько дней остановился в отеле «Амбассадор», а затем, как и в предыдущем году, отправился с лекциями в турне по штатам. Начал он с Беверли-Хиллз. Его мысли то и дело обращались к Гарбо, а настроение было ностальгическим и печальным.

* * *

Все было, как и прежде, — и всего недоставало. Главное, недоставало Греты.

«С тех самых пор, как я впервые попал сюда двадцать лет назад, она была единственной — по крайней мере, для меня, — кто способен приподнять это место над всей его (Sic!) вульгарностью. Потому что она жила где-то поблизости — через три холма — еще до того, как я познакомился с ней. Эта дорога в пригороде, эта заправка, эти лотки торговцев фруктами — все это было наделено какими-то особыми чарами. Она была частью места, где она властвовала безраздельно. Когда я в двадцатых годах бывал здесь с Анитой Лоос, уже тогда ее образ неотступно преследовал меня. Позднее я приезжал сюда один — это она поманила меня, — и наконец я встретил ее — удивительная, редчайшая встреча, которая так ни во что и не вылилась, пока не отгремела война и не пролетели долгие годы. Затем, как любовники, мы провели здесь немало счастливых дней. Я был обручен с богиней этого места и на протяжении недель не видел никого, кроме нее, — проводил с ней дни и ночи, а затем на заре уходил к себе… в бунгало, укутанный любовным облаком. Мы ездили на фермерский рынок, катались взад-вперед по Бедфорд-драйв, пока не запомнили «в лицо» каждую пальму на нашем пути; и я чувствовал себя этаким олимпийцем, и начал испытывать к другим людям нечто вроде жалости: ведь они, в отличие от меня, суетились в своей никчемности. И вот теперь я здесь, а она за тридевять земель. Она больна, опечалена, бесконечно трогательна, с ее тоненьким девичьим голосом, который звучит так жалобно на другом конце провода в Нью-Йорке, где холодно и промозгло, и она уже много дней в постели и все еще страдает от простуды, которая прицепилась к ней несколько месяцев назад. Словно наступило запустение и упадок. Я разговариваю с людьми, которые ее знают и восхищаются ею, но одновременно осознаю, что все они принадлежат старшему поколению. Вестибюль отеля наводняют новые толпы будущих звезд с жадными глазами, готовых продать все на свете, лишь бы добиться успеха. Киноиндустрия по-прежнему процветает, но это место мне более не интересно. Богини больше нет, и я чувствую, что мои воспоминания не стоят и гроша, ведь она уже больше не вернется сюда. Не сможет вернуться сюда. Голливуду она больше не нужна — она постарела на десять лет, — и это непростительно. Солнце светит по-прежнему ярко, и апельсиновые деревья распустились цветами, и воздух чист и полон ароматов, и однако все это бессмысленно — мне не будет грустно отсюда уезжать».

Хэл Бертон, как всегда преданный друг, послал Гарбо еще одну книгу. Из Чикаго Сесиль писал ему:

«Грета пришла в восторг от твоего письма и книги и передает сердечный привет. Как мне кажется, когда я вернусь, ты получишь от нее галстук. Жизнь ее протекает бесцельно, она утратила к ней всякий интерес — однако серьезно занята переездом в новую квартиру. Разумеется, это лучше, чем жить в гостинице, но зачем вообще жить в Нью-Йорке? Это место ей совершенно антипатично».

По возвращении в Нью-Йорк после турне Сесиль имел возможность хорошенько рассмотреть эту квартиру, четырьмя этажами ниже Шлее, в доме 450 по Пятьдесят Второй Восточной улице напротив «Речного клуба». Сесиль был рад, что у Гарбо наконец появилось настоящее пристанище после нескольких лет скитаний по безликим отелям, однако не все было настолько хорошо, как он надеялся. Вот что Сесиль писал в своем дневнике: