Грешные и проклятые - [10]

В ящике хранились предметы, которые я конфисковал у солдат за время службы в полку. Обычно эти незаконные предметы следовало передавать квартирмейстеру для уничтожения. Но у меня не доходили до этого руки. Всегда находились более важные дела, да и какое имело значение, где это все хранилось? Когда-то в ящике хранились боеприпасы, уже не помню для чего. А теперь в нем было то, что я привык считать моей коллекцией. Признаю, это глупая мысль. В любом случае, начал собирать эту коллекцию не я.

Ее собирал еще мой предшественник, а я обнаружил ее, когда приступил к исполнению обязанностей. Подозреваю, что он использовал эти предметы, чтобы вознаграждать своих фаворитов в полку. Он был уже стариком, а полк еще молодым. Его бдительность притупилась за долгое время слишком спокойной службы. Так сказал полковник. Поэтому он запросил назначение в полк нового комиссара. Более энергичного, который помог бы ему привести полк в должный вид.

Именно это я и делал. Я находил слабые звенья и удалял их, делая полк сильнее. Полковник одобрял мою работу. Он предоставил мне свободу действий, зная, что это необходимо. Он был мудрым человеком. Но одной мудрости часто недостаточно. Нужно обладать не только мудростью, но и волей. У меня была воля. И чтобы укрепить ее, я испытывал ее каждый день.

Коллекция помогала в этом. За годы службы в полку я увеличивал ее. Сначала не задумываясь об этом, но потом уже осмысленно. В ней были ювелирные украшения и запретные материалы для чтения. Неположенные предметы одежды, фляжки со спиртным и наркотики. За те годы, что я провел с этим полком, коллекция сильно разрослась.

Моя коллекция служила для того, чтобы напоминать мне о многих соблазнах, угрожавших целостности полка. Соблазнах для тела, разума и души. Она напоминала мне, что я должен не терять бдительность. Оставаться настороже. В редкие моменты уединения я иногда рассматривал предметы один за другим, вспоминая мгновение казни их обладателей и чувство выполненного долга. Взгляд их глаз, когда мой лазерный пистолет гасил их жизни.

Я иногда думал, что, по крайней мере, некоторые из них в последние мгновения свой жизни все понимали. Понимали, что у меня нет выбора, и я не испытываю удовольствия от их казни. Удовлетворение от выполненного долга, несомненно. Но не удовольствие. И у каждого из них я забирал что-то, так что я никогда не забывал цену жизни. Долг тяжким бременем ложится на честного человека, но он все равно несет это бремя.

Я добавил в коллекцию медальон и штык. Они казались подобающим дополнением.

После этого я закрыл ящик с коллекцией. Лишь несколько секунд в день я позволял себе взглянуть на нее. Просто, чтобы напоминать себе, что в ней было. Чтобы помнить. И после я задвинул ящик обратно.

Остаток дня я провел за бумажной работой, словно в награду себе. В отличие от иных моих коллег из Комиссариата, я любил бумажную работу. Стены Империума поддерживали не только феррокрит и лазганы. Числа и цифры, отчеты и анализы – все это было не менее важно для правильной работы военной машины. Могущественная бюрократия была несгибаемым хребтом Империума.

Но пока я просматривал документы, ставил подписи и печати, я вдруг обнаружил, что задумался над тем, есть ли у противника своя бюрократия, такая, как у нас? Я остановился, услышав, что вражеские пушки замолчали. На какое-то время противник прекратил обстрел. Но через несколько часов он возобновится. В это время мы могли бы атаковать. Использовать удачный момент, дарованный Богом-Императором, и вонзить сталь наших штыков в глотку врага. Но приказа наступать не было, и мы ждали. Ждали, пока вражеские пушки снова начнут обстрел, наши станут им отвечать, а мы опять окажемся между двух огней.

Если бы я был комиссаром иного рода, то мог бы побудить полковника перехватить инициативу и атаковать. Броситься в бой за славой – или за славной смертью. Но не в этом был мой долг.

Тем не менее, я иногда задумывался, почему командование не присылает нам новых приказов? О нас просто забыли? Или хуже…

Глупая мысль, но… бывало и такое. Если в каком-то донесении наш полк числился уничтоженным, то фактически мы были уничтожены. И ничто, никакие аргументы, не могло этого изменить. Признать ошибку было чем-то немыслимым. Департаменто Муниторум не совершает ошибок. Военная машина Империума непогрешима. Это факт, нерушимый и неоспоримый.

Я отбросил эту мысль, как всегда. Если дело обстояло так, то оставалось только держаться и ждать, пока бумажный факт не станет реальностью. В конце концов вражеская артиллерия превратит нас в ничто, если сперва нас не поглотит грязевой суп. Тем временем я продолжу исполнять свой долг, а полковник, несомненно, будет исполнять свой.

Я закончил свою работу с документами к тому времени, как пушки снова завели свою песню. Я не мог заснуть, хотя и очень устал. Я не спал уже два дня. Не из-за шума – я привык к нему – а скорее из-за возбуждения. Не часто мне приходилось казнить двоих в один день. Мой пульс учащенно бился, и было трудно усидеть на месте. Хотелось выйти. И продолжить исполнять свой долг.