Грешница - [55]

* * *

Почти каждую ночь мсье де Ла Пэжоди бывал у мадам де Сегиран. Проведя день в обычных занятиях, мсье де Ла Пэжоди к заходу солнца возвращался в турвовский дом. Свое затворничество он объяснял тем, что в определенный час его начинает лихорадить, и, придя к себе в комнату, ложился показным образом в постель и делал вид, будто засыпает, предварительно велев ни в коем случае его не беспокоить. С наступлением ночи он вставал, накидывал грубый плащ, надевал простой парик и широкополую шляпу и выбирался из дому задним ходом. Выйдя на улицу, он направлялся к уединенно стоящему дому, где его ждал добрый конь, которого для него держал наготове бывший слуга мсье де Турва, по имени Пеламург, коему он в свое время оказал услугу, не выдав мошенника, когда тот облегчил на несколько экю хозяйский кошелек. От мсье де Турва за такую кражу могло бы не поздоровиться, ибо с челядью он шутить не любил. Мсье де Ла Пэжоди уладил это дело, за что Пеламург и питал к нему неизменную признательность. Итак, вскочив в седло, мсье де Ла Пэжоди пускался напрямик в Кармейран. Никто не мог бы узнать его в таком одеянии, и он благополучно достигал замкового сада. Он без труда проникал туда и привязывал коня в том самом гроте, который оказался таким злополучным для мсье Паламеда д'Эскандо. Оттуда он мог видеть, сам оставаясь незамеченным, окрестности и фасад замка. Когда становилось достаточно поздно и гасли огни, мсье де Ла Пэжоди осторожно прокрадывался от своего убежища к балкону, на который выходили окна мадам де Сегиран и взобраться на который ему ничего не стоило. Перешагнув через балюстраду, мсье де Ла Пэжоди попадал в самую крепость, то есть в объятия своей возлюбленной.

Такая таинственность, надо сознаться, была довольно новой для мсье де Ла Пэжоди, и усвоил он ее, когда убедился, гостя в Кармейране, что за мадам де Сегиран следят ревнивые глаза. Разумеется, к числу тех, кого ему следовало опасаться, мсье де Ла Пэжоди не относил добрейшего мсье де Сегирана. С этой стороны ничто не угрожало, ибо как за свою жену, так и за самого себя мсье де Сегиран был вполне спокоен. Добродетель мадам де Сегиран он считал неприступной и полагал, что никто не мог бы быть настолько отважен и дерзок, чтобы на нее покуситься, равно как ни у кого не хватило бы бесстыдства посягнуть на честь столь, по его мнению, важной особы, как он. Что мужей обманывают, это мсье де Сегиран находил весьма естественным, и когда его мать рассказывала ему о супружеских невзгодах его эксских знакомых, он не выказывал ни малейшего удивления. Но чтобы нечто подобное могло случиться с ним, об этом он не мог и помыслить! Разве он не безупречный муж, не только своей образцовой верностью, но также и своим неукоснительным рвением? Разве не признала сама мадам де Сегиран силы его темперамента, попросив его несколько умерить таковой? Конечно, это воздержание, на которое ему пришлось согласиться, погружало мсье де Сегирана в некоторую меланхолию, но зато он черпал в нем известное основание для гордости. Если женщина просит таким образом как бы пощады, это значит, что она имеет дело не с какой-нибудь дохлятиной, и тем самым она выдает удостоверение в любовной годности, на которое вполне можно положиться. Кроме того, чтобы окончательно себя успокоить, мсье де Сегиран принимал в расчет, что его брак с мадмуазель Мадленой д'Амбинье был совершен не в общем порядке и уже в силу этого застрахован от обычных случайностей. О нем пеклась рука Всевышнего, и мсье Сегиран надеялся, что она и впредь будет проявлять себя в их супружестве и, в конце концов, приведет его к цели, каковая состоит в даровании потомства славному роду.

Правда, в этом отношении промысел немного медлил, но мсье де Сегиран не сомневался, что рано или поздно увидит совершение своих чаяний, а пока и сам переводил дух и давал передохнуть скакуну.

Но если с мсье де Сегираном можно было и не считаться, то иначе обстояло дело с мсье де Момороном и мсье Паламедом д'Эскандо. Мсье де Моморон, разглагольствуя о своих галерах и слушая флейту, все время следил за невесткой, подстерегая малейший знак благоволения, который мог бы относиться к мсье Паламеду д'Эскандо, чья томность и повадки влюбленного приводили ревнивца в отчаяние. Мсье де Моморон отнюдь не желал, чтобы прекрасный пол похитил его Паламеда. Он обучил его нежной науке не для того, чтобы этим воспользовалась женщина. А потому он был на страже, меж тем как Паламед сторожил мсье де Ла Пэжоди, в котором почуял возможного и заранее ненавистного соперника. Мсье де Ла Пэжоди, как только приехал в Кармейран, вполне ясно увидел сеть, окружавшую прекрасную мадам де Сегиран. И он решил ничего не предпринимать наобум и действовать осмотрительно. Отсюда усвоенное им поведение и молчание, которое он на себя наложил, готовый нарушить его по-своему и в свое время, когда ему удастся усыпить недоверие слишком внимательного Паламеда. Надо сказать, что такая сдержанность отнюдь не входила в привычки мсье де Ла Пэжоди, и для того, чтобы он принудил себя к ней, нужны были веские причины. Заботясь о том, как бы не скомпрометировать мадам де Сегиран, он обнаруживал нечто для него новое. Обыкновенно он не очень-то берег доброе имя женщины и мало о нем помышлял, если мог прославиться ценою их бесчестия или просто вкусить наслаждение. Но где-то в глубине души мсье де Ла Пэжоди чувствовал, что с мадам де Сегиран ему нельзя вести себя, как со всеми.