Грешница по контракту - [38]

— Я сделаю, так, как ты прикажешь — твердо говорю, но ладонь сама ложится на еще плоский живот, в защитном жесте, где растет его продолжение. Я, вдруг осознаю, что не могу лишиться этого ребенка. Денис, проследив мое движение, срывается с места, и едва натянув на себя, валяющиеся на полу, джинсы, выбегает из комнаты, словно прочтя мои мысли.

Глава 16

2002 год

— Как же мы будем жить? — спросила Зинаида. Она приняла его, не задавая вопросов, только сказала, — тебя же искать будут.

— Не будут — буркнул он в ответ — Я умер.

Женщина кивнула головой, закончив неприятный разговор. А через неделю он стал другим человеком. Теперь его звали Василием. Зинаида просто пошла в милицию, и написала заявление о пропаже паспорта ее брата. Горького алкоголика, пропившего родительскую квартиру, и остатки разума. А он, запросто получил новый документ за него. Красивый и официальный, делающий его не беглым зеком, а родственником женщины, в чьей квартире он поселился. Брата Зины он просто убил, о чем ей, конечно же, не сообщил, и с легкостью избавился от тела, закопав его в лесу, как дворового пса, без сожаления и жалости.

— Главное, чтобы Васька не объявился, — Зина вздохнула, разглядывая сожителя — проблемы могут быть.

— Не боись, не объявится — ухмыльнулся он, с жадностью хлебая из глубокой тарелки, жидкий, не вкусный суп. В глазах Зинаиды промелькнуло понимание, смешанное с животным страхом, но женщина промолчала.

Так он стал Василием Петровичем Живовым, алкоголиком и тунеядцем. Фамилия ему понравилась. Отображала ситуацию, и была хорошим знаком.

— У меня все получится — каждый день шептал он себе, словно мантру, простые слова, наполняющие его душу чернотой и лютой, нечеловеческой злобой.

Дэн

— Я не поеду — просто сказала Кэт, глядя на меня наглыми глазищами. — Ты не можешь заставить меня идти ко врачу, вопреки моей воли. Это мой ребенок.

— Ну, тогда собирай манатки и проваливай — эти слова дались мне не легко, она нужна мне. Но, только она. — Дети не входят в мои планы. Вообще. Никогда. Ты поняла меня? — уже кричу, наблюдая, как она встает с места, и начинает спокойно собирать свои вещи. Дура. Клиническая идиотка.

— Ты куда собралась? — тупо спрашиваю, словно это не я минуту назад прогнал Катю из моей жизни.

— Домой, вы же мне велели, хозяин — без тени ехидства отвечает она, машинально сворачивая в руках свитер, чтобы убрать его в валяющийся на полу чемодан.

— Ты, не имеешь права, решать судьбу ребенка одна — устало говорю я, понимая, что теряю эту несносную женщину. — И кроме того, ты мне нужна.

— Да, неужели? Не вы ли, недавно говорили обратное? — ее глаза сверкают, как звезды в ночном небе. Горят яростью, горькой обидой. — Я тоже, уже не знаю, как смогу без тебя жить — она шепчет, доставая мне прямо до, начавшего оттаивать, сердца. — Но, я возненавижу себя, если поддамся на твои уговоры. Знаешь, оказывается, этот ребенок, все чего я хочу от этой жизни. И позволить его отнять у меня я не позволю, ни тебе, ни кому бы то ни было.

— И, как же ты собираешься его воспитывать? Неужели на деньги, заработанные проституцией. Великолепную жизнь ты ему обеспечишь. Браво, куколка. Просто мать года — едва справляясь со злостью, хриплю, крепко ухватив Кэт за локоть. Она морщится от боли, а потом опускается на пол, закрыв руками лицо, и вздрагивая тонкими плечами. Я стою рядом, не зная, что предпринять.

— Ты, как всегда прав — взяв себя в руки, говорит Катя. Ее глаза покраснели, моя девочка растеряна, но во взгляде решимость. Она поднимается с пола, и берет меня за руку — Поехали к доктору. Я, действительно не имею права обрекать малыша на такое существование. Но, потом, я уйду. Ни минуты не останусь рядом с тобой, не секунды — шепчет горячечно Катя, разрывая мою душу на миллиарды мелких лоскутов. И я понимаю, что лишившись ребенка, эта маленькая, сильная женщина просто меня возненавидит. Даже сильнее, чем себя ненавижу я сам, отнимая у нее желаемое.

— Вы куда собрались? — спрашивает отец, сидящий на диване в гостиной, с тревогой вглядываясь в застывшее Катино лицо. — Я, кажется, велел не покидать дом без охраны. Мама тоже здесь. Как же она изменилась. Превратилась из цветущей, ухоженной женщины в скрюченную старуху. Сидит на диване, и раскачиваясь из стороны в сторону, смотрит в одну точку, что то перебирая в исхудавших пальцах, даже не взглянув на меня.

— Мы едем в больницу — спокойно отвечает ему Катя, до этого, словно в рот воды набравшая. В ее глазах блестят слезы.

— Вы больны? — отец смотрит на нее с интересом, и едва заметным, вежливым сочувствием.

— Да, я больна. У меня, видимо, что — то с мозгом, раз я согласилась связаться с вашей чокнутой семьей — безумная улыбка озаряет ее лицо, заставляя отца отшатнуться. — Вы разбили мою, и без того, бесполезную жизнь. Все вы, ненормальные. Так же нельзя. Невозможно играть с чувствами людей. Николай Георгиевич. Я больше не могу работать на вас. Разрываю нашу с вами договоренность. Можете убить меня, продать в рабство, уничтожить — Катя уже бьется в истерике. Я смотрю на побледневшего отца. Всегда такого сильного, уверенного в себе. Он растерян. Вся жизнь, которую он строил, работая локтями, чего — то добиваясь, рушится словно карточный домик, и он не в силах противостоять этому. Наверное, уже сожалеет, что когда — то принял решение взять в свою семью искалеченного морально, маленького мальчишку.