Гренадер Леонтий Коренной - [10]
Но вот он вдруг остановился, резко повернулся на каблуке и уставился на Коренного, выдвинутого чуть вперед из общего круга. Темные глубокие глаза серьезно и внимательно изучали русского гренадера; долгий прямой взгляд притягивал и колол одновременно.
К человеку в сером сюртуке приблизились два офицера, сняв шляпы, склонились перед ним и стали что-то объяснять. Это были те самые двое, что подъезжали раньше к лазаретной повозке. Выслушав их, он с тем же серьезным видом кивнул головой. Тотчас сильные, грубые руки схватили Коренного сзади за локти и подтолкнули ближе к этому человеку.
Один из офицеров обратился к Леонтию на русском языке:
— Знаешь ли ты, кто перед тобой?
Коренной молчал.
— С тобой желает говорить Наполеон Бонапарт, император французов! — отчеканивая каждое слово, с подчеркнутой торжественностью произнес офицер.
Вокруг наступила еще более напряженная тишина. Все, видимо, ждали того ошеломляющего впечатления, какое должны были произвести эти слова на русского гренадера. У самого Наполеона мелькнуло в глазах нечто похожее на любопытство.
Но Коренной ничем не выразил, ни жестом, ни мимикой, того восхищения или крайнего удивления, какого от него ожидали. Воспитанная годами гвардейской службы привычка оставаться внешне бесстрастным одинаково ко всему — будь то распеканье начальства или мимолетная его похвала, будь любая опасность — проявилась и сейчас. Никакой игры чувств не отразилось на лице гренадера, ничто не изменило его спокойного выражения. Леонтий принял только более строгую стойку, как подобает перед таким большим генералом, да старый рубец явственнее прорезал левую щеку.
Так они стояли друг перед другом — рядовой русской гвардии и человек, один взгляд которого заставлял трепетать королей Европы. Леонтий глядел открыто и прямо на низкорослого Бонапарта, словно с некоторого возвышения. А тот, слегка приподняв голову, рассматривал его спокойное лицо, его могучую фигуру, его изодранную штыками шинель, запачканную своей и чужой кровью, его открытые, едва запекшиеся раны.
— Какой молодец! — воскликнул Наполеон.
Подобострастно согнувшись, офицер заметил Наполеону, что медик насчитал у русского гренадера восемнадцать ран.
— Ах, раны это аттестат для солдата! — сказал Наполеон. — Ты храбро сражался, ты герой! — обратился он вдруг к самому Коренному.
Переводчик быстро перевел эту фразу. Леонтий попрежнему молчал. Наполеон спросил имя и сколько лет в службе.
Коренной ответил.
Наполеон вынул золотую табакерку, раскрыл ее, но табаку в ней больше не осталось. Он оглянулся. Молодой франтоватый адъютант выпорхнул из толпы, счастливый возможностью оказать императору услугу, подлетел к нему, предлагая свой изящный коробок. Наполеон взял щепоть. Затем кивнул адъютанту в сторону Коренного, чтобы дать ему. Адъютант медлил.
— Не бойтесь, виконт, — сухо заметил Наполеон, — раны честного солдата стоят благородных предков.
Густо покраснев, адъютант протянул табакерку Коренному. Леонтий не торопясь захватил щепотку и с наслаждением потянул носом.
— Спросите, как ему нравится ваш табак, — приказал Наполеон, придя в хорошее настроение.
— Нюх тонкий, — ответил важно Коренной. — Но наш самосад покруче будет.
Наполеон рассмеялся, когда ему перевели это. Стал быстро задавать вопросы: женат ли Коренной, есть ли дети, откуда родом. Как бы невзначай, поинтересовался, не терпят ли войска союзников нужду в еде, большая ли убыль в полку с тех пор, как покинули Россию, как зовут командира корпуса…
— Не могу знать, — твердо, не задумываясь, ответил Коренной.
— Тайна! — вздернув плечами, усмехнулся Бонапарт.
Он сделал полуоборот в сторону раскинутой поблизости палатки, у входа в которую на-часах застыл величественным изваянием старый французский гренадер в большой медвежьей шапке с одноглавым орлом и красным султаном. Бонапарт переводил взгляд то на него, то на Коренного и, казалось, сравнивал их — представителей двух гвардий, слава которых не имела себе равной.
— Хочешь служить у меня? — спросил Наполеон.
Коренной ничего не ответил. Наполеон приказал переводчику повторить вопрос и прибавил с легкой горячностью:
— Я оставлю тебя в моей гвардии, тебе будут хорошо платить. Я умею ценить храбрость!
Коренной помолчал еще и, вдруг нахмурившись, сказал:
— Я русский, чужой вере не служу!
В свите воцарилось гробовое молчание. Все ждали, что сейчас разразится гнев императора. Глаза Наполеона стали вновь колкими, холодными. Но затем они неожиданно потеплели. Наполеон поднял свою пухлую белую руку и, схватив Коренного за ус, слегка потеребил его, как делал это всегда со своими гренадерами в минуту особого благоволения. Коренной, не понимая, что это означает, сердито мотнул головой и отпрянул назад. Его крепко схватили сзади. Наполеон не обратил внимания на это движение. Он подозвал офицера и сказал ему:
— Запишите его имя. Скажите, чтоб о нем позаботились, чтоб сделали перевязки.
А потом обратился к окружающим:
— С такими солдатами я бы победил весь мир!
Посмотрев еще раз на Коренного, император кивнул ему:
