Гремучий ручей - [62]

Почти тут же затылку стало холодно и хорошо. Еще бы не мутило. Еще бы разошлись вот эти все. Таня обвела взглядом стоящих чуть поодаль ребят. Две девчонки, два парня. Белобрысый вот тут, стоит за спиной женщины в переднике руки в брюки, наблюдает.

– Может, хватит ей уже на холодной земле сидеть, а? – Это снова женщина в переднике. – К голове холод приложили, а к заднице совсем не обязательно.

– Шура, какой высокий слог, – сказала бабушка, а Таня была готова провалиться под землю от неловкости. Она даже про боль и тошноту забыла. И уши, наверное, снова покраснели.

– Пойдем-ка в дом! – Дядя Гриша уже тянул ее за подмышки. Как маленькую!

Таня попыталась вырваться, но он держал крепко. Пришлось идти. Остальные тоже сунулись было следом, но их шуганула тетенька в переднике. Тетенька уже начинала ей нравиться. Главное, что белобрысого тоже шуганули. Достаточно с нее на сегодня позора.

Таню завели в просторную, хорошо натопленную комнату, усадили на табурет. Тетенька в переднике и бабушка решали, достаточно ли обработать рану самогоном или все-таки нужно наложить повязку, и вяло переругивались.

– Не надо повязки! – сказала Таня так громко, как только смогла. Не будет она ходить в повязке, словно раненая дурочка!

– Тебя не спросили! – буркнула тетенька в переднике и тут же перестала Тане нравиться. – Сиди и терпи!

– Да неглубокая там рана! – Неожиданно вступился за нее дядя Гриша. – Кровь уже остановилась. Заживет все как-нибудь без твоих повязок, Шура. А сто граммов ты лучше мне дай, употреблю от переживаний.

– Переживания у него! – Тетенька в переднике замахнулась на него полотенцем, которое только что была готова пожертвовать на перевязку. – У меня вон молодняк из-за этой вашей принцески до сих пор не кормлен!

А принцеска – это, вероятно, она и есть. Да что ж это такое!

– Есть будешь, раненая? – Тетенька, которая разонравилась Тане окончательно, уперла кулаки в тощие бока. – Или ты тоже… с барского стола станешь питаться?

– Шура! – В бабушкином голосе послышался звон булата. – Мы с Татьяной станем питаться вместе со всеми. Ты меня поняла?

Вот это «ты меня поняла?» прозвучало как-то по-особенному угрожающе. Настолько угрожающе, что тетенька Шура отшатнулась.

Дальше все закрутилось. Наверное, можно было бы сказать, что вошло в свою колею. Вот только сама Таня чувствовала себя из этой колеи выбитой напрочь. За стол с остальными она уселась из принципа. От пережитого есть совсем не хотелось, но она пообещала бабушке, что справится. И она справится! Еще бы голова так не болела…

Дядя Гриша сел рядом, наверное, в знак поддержки. Бабушка от обеда отказалась, с чашкой чаю отошла к окну. Вид у нее был мрачный и сосредоточенный. Может, это даже хорошо, что жить они будут порознь. Не придется выслушивать нотации. Не то чтобы бабушка так уж часто читала ей нотации, но если уж бралась… То ли от головной боли, то ли от пережитого позора Тане кусок не шел в горло, но она заставляла себя есть. Назло всем! Назло этому белобрысому, который бросал на нее хмурые взгляды исподлобья.

После обеда бабушка подозвала к себе одну из девочек. Девочку звали Соней, была она улыбчивой и… нормальной. В том смысле, что не косилась на Таню, как остальные.

– Софья, будь добра, покажи Татьяне вашу комнату, а я пока распоряжусь насчет постельных принадлежностей. Татьяна, как ты себя чувствуешь?

– Замечательно!

– Тогда ступайте, я скоро подойду.

Она брела за Соней по парковой дорожке и думала, что «замечательно» – это не про ее нынешнее самочувствие. Казалось, стоит только оторвать взгляд от каменных плит, как мир кувыркнется и обрушит ее на землю. В голове гудело и вертелось. Ей бы не помешала поддержка. Только поддержки никто не предложил. Наоборот, Соня, кажется, специально ускорила шаг. Пришлось сцепить зубы и тоже ускориться.

Она позволила себе немного расслабиться, лишь оказавшись в просторной полупустой комнате. Из мебели тут были лишь три кровати, три тумбочки, стол, стул и шифоньер с вензелями. На окнах не было занавесок, щели в них были законопачены старыми газетами, но это не спасало от холода и сырости. Похоже, стоящую в углу комнаты печку топили только на ночь. Если вообще топили.

Таня уселась на единственную незастеленную кровать, осмотрелась.

– Ну, как тебе? – спросила Соня, присаживаясь на кровать напротив.

– Нормально.

– А почему ты здесь?

– А ты почему?

– У меня были причины.

– У меня тоже.

Вот такой у них получился дружеский разговор. Похоже, бабушка права: легко не будет. Понять бы еще, почему к ним такое отношение. Но спрашивать она ни у кого не станет. Разберется во всем сама!

Какое-то время сидели молча, потом Соня снова заговорила:

– У нас тут дежурство. Убираемся по очереди. Поняла?

– Поняла. – Она хотела кивнуть, но побоялась, что успокоившаяся было голова снова разболится.

– И ты тоже будешь убираться. Как все.

– И я тоже буду убираться. Как все. – А спать нужно вполглаза, а то, чего доброго, эти славные девочки придушат ее ночью подушкой. Или сделают темную. Про темную она слышала от Митьки. Тот был подкован во всяких блатных делах.

Митька. Вот о нем она и станет думать, а не о всякой бессмысленной ерунде. Подумать не получилось, хлопнула входная дверь, по ногам потянуло холодом и в комнату вошла бабушка в каким-то тюком в руках.