Грехи отцов. Том 1 - [6]

Я пришел к выводу, что чувствовал бы себя куда лучше, если бы мне удалось выманить ее из того дома в Гринвич-Виллидж. Я решил, что неплохо было бы взять отпуск и уединиться с Терезой в каком-нибудь идиллическом местечке. Из прошлого опыта я знал, что отпуск, проведенный вместе во время любовного романа, может оказаться очень успешным, и, подбадриваемый предвкушением успеха, я стал перебирать подходящие места. Мэн, Кейп-Код, Северная Каролина, Флорида… Я мысленно пробежался по Восточному побережью и даже совершил путешествие на Бермуды, пока очевидный ответ не предстал передо мной: Европа. Тереза, дочь польских иммигрантов, никогда там не была и мечтала туда съездить. Пленительная, романтическая, неотразимая Европа… две недели… к тому же все говорят, что Париж почти не пострадал от войны.

Организовав обед при свечах на двоих в ее любимом французском ресторане, я заказал шампанское и предложил ей поехать со мной в Европу. Я не сказал ей, что уже заказал номера в гостиницах. Можно отменить эти заказы и переменить маршрут. Я никогда не говорил с ней о Германии, кроме того, что с самого начала рассказал ей, что, хотя я американец немецкого происхождения, у меня нет родственников в Германии. Я даже соврал ей, сказав, что родился в Штатах.

— Париж! — прошептала Тереза, поддавшись искушению.

Я предвкушал победу.

— Мы будем путешествовать первым классом и сможем вдоволь повеселиться!

Она вздохнула.

— Конечно, я хотела бы поехать…

— Замечательно! Значит, все улажено! Я звоню своему агенту из туристической компании!

— …но не могу! Это нехорошо, Сэм. Если я позволю тебе купить меня один раз, ты станешь покупать меня снова и снова, так что я не успею оглянуться, как стану жить в пентхаузе с окнами, выходящими на Ист-Ривер, с чековой книжкой в сумочке и норковой шубкой на плечах и с любовником, который владеет мной со всеми потрохами. Не пойми меня превратно, я знаю, что у тебя хорошие намерения, и я ценю это, но независимость мне дороже дюжины путешествий в Европу, поэтому даже тебе не удастся меня уговорить.

— Но я уважаю твою независимость, Тереза!

— До тех пор, пока ее нельзя купить!

Мы поссорились. Все потому, что я был очень разочарован. Я едва не отменил свой отпуск, поскольку мне была невыносима мысль провести без нее две недели, но потом я сказал себе, что веду себя как влюбленный по уши подросток, и мне нужно побыть одному, чтобы остыть. После длительных споров с самим собой о том, влюбился ли я в нее, логически рассуждая, я решил, что не понимаю, как это могло произойти. Подумав еще немного, я пришел к выводу, что попал в ситуацию, которая не поддается никакой логике. Я с ума сходил по Терезе, и было глупо пытаться это отрицать.

Подобное признание, без сомнения, могло бы считаться в некотором роде моим триумфом, но этот триумф был кратким, поскольку я понял, что по-прежнему нахожусь в тупике и не знаю, как быть дальше. После долгих и мучительных раздумий, я пришел к выводу, что у меня есть три выхода из положения. Я мог отказаться от нее. Я мог сохранять все как есть. И, наконец, я мог жениться на ней.

Отказаться от нее было для меня немыслимо. Нынешнее состояние дел выводило меня из себя. Жениться на ней было столь же невозможно, как и жить с ней открыто. Но так ли это? Да, это так. С женитьбой ничего не получится. Мне следовало взглянуть правде в глаза и признать, что Тереза никогда не сможет приспособиться к моему миру. Если мы поженимся, то либо ей придется изменить свою жизнь, либо мне, и я с трудом мог бы решиться сделать предложение в такой форме: «Послушай, я бы женился на тебе, но, прежде чем я поведу тебя к алтарю, тебе следует многое изменить в себе». Я уже подумывал о том, чтобы самому измениться, но вскоре отказался от этой мысли. Мне нравился мой мир, и никакие серьезные изменения были невозможны.

Но когда я вернулся в Германию, снова ступил на землю своих предков после десяти лет разлуки, я забыл обо всем — о Терезе, о Ван Зейле, обо всей моей американской жизни.

Я полагал, что подготовился к этому. Я прочел нескончаемые отчеты и беседовал с людьми, которые там побывали. Я выждал четыре года после окончания войны, поскольку хотел быть уверенным, что смогу смириться с любым хаосом, который там обнаружу. Но когда я туда вернулся, я увидел, насколько действительность хуже того, что я воображал, и был не в состоянии смириться с этим. Ни газетные отчеты, ни фотографии в «Лайфе», ни беседы с очевидцами не смогли меня подготовить к этим разрушенным городам, к моим разбитым иллюзиям и к Джи-Ай, насвистывающему «Лили Марлен».

— Ну как Европа? — весело спросила Тереза, когда я вернулся.

— Прекрасно. — Я не мог ничего сказать о Германии и решил рассказать ей о Париже. Я извлекал из памяти впечатления от моей довоенной поездки.

— А как Германия? — мимоходом спросил Корнелиус при встрече.

— Не так уж плохо.

Но как только я вернулся в банк на Уолл-стрит, я понял, что не смогу жить по-прежнему, как будто ничего не произошло. Если я собираюсь впредь существовать в мире с самим собой, я должен многое изменить в своей жизни.

Я хотел позвонить Полу Хоффману из Управления экономического сотрудничества, который в то время набирал финансистов для работы по восстановлению экономики Европы. Я даже поднял трубку, чтобы узнать вашингтонский номер телефона УЭС, но положил трубку на место, поскольку понимал, прежде чем разговаривать с Полом Хоффманом, я должен поговорить с Корнелиусом. Не могло быть и речи о том, чтобы я ушел из банка Ван Зейла. Банк Ван Зейла был моей жизнью, символом моего успеха, воплощением классической американской мечты, которую я лелеял в течение долгого времени. Но я хотел получить длительный отпуск, и только один человек располагал властью предоставить его мне.