Грех - имя твое, женщина - [72]

Видимо, я очень выразительно смотрела на Слюсаренко, что он задал мне следующий вопрос.

— Хочешь узнать, почему мы с тобой встретились и что я с тобой сделаю? — я постаралась кивнуть, хотя для этого мне пришлось оторвать голову от пола и удариться затылком, когда я ее опускала.

— Ой, как хочешь?! — неприятно рассмеялся мужчина. — Всегда бы так хотела. Я тебе расскажу, раз так хочется, — веселиться Слюсаренко не прекращал. У меня закралось подозрение, что у Виталия появилась какая-то душевная болезнь. Он-то и до этого не был полностью здоров, но теперь его болезнь еще больше обострилась, начав прогрессировать.

— Прежде чем я тебя убью, — последнее слово в устах Слюсаренко прозвучало обыденно, как будто он предложил выпить кофе или закрыть дверь из-за сквозняка, — я, конечно, в последний раз тебя оттрахаю. Давно хотел. Жаль, что ты жопу свою потеряла. Мне она всегда так нравилась. Ну, ничего, не в этом суть. Хочу, чтобы ты перед смертью меня хорошенько запомнила. А когда окажешься на том свете, чтобы все время вспоминала. Ты веришь в загробный мир? По глазам вижу, что нет. Я вот верю. Так что и тебе советую. С этим жить легче. Так вот, когда ты там окажешься, то будешь помнить меня очень долго. Уж я постараюсь.

Мужчина поднялся на ноги, по всей видимости, они затекли. Прошелся по комнате, то пропадая из моего вида, то вновь появляясь. Что-то искал в мусоре, сваленном в разных углах комнаты. Потом принялся ломать какую-то доску. Она не поддавалась. Он ругался вполголоса. Наконец, сломал. И вернулся ко мне уже с обломком доски, неровным, с торчащими щепками. Небольшие из них, принялся отрезать ножом.

— Когда-то я читал, что во время войны фашисты, да и не только они, загоняли под ногти иголки. Говорят, что это очень больно. Вот на тебе мы это и проверим, — буднично сообщил мне Слюсаренко.

От услышанного у меня зашевелились на голове волосы. Стоило только представить, что со мной собрался делать Виталий, так мне сразу же стало дурно. Вот только при наличии кляпа тошнота и последующая за ней рвота могли стать причиной преждевременной смерти от удушья. Это даже хуже, чем задохнуться в гробу. Там хоть есть шанс выбраться, по крайней мере, так показывали в голливудских фильмах, которым я не очень-то верила в обычной жизни.

— Знаешь, не надо было тебе сливать ту информацию, которую ты так мастерски у меня украла, — проникновенно, словно задушевной подруге, произнес Виталий, продолжая свое занятие, пугающее меня до чертиков, до дрожи в коленях, не будь они так туго связаны. — Это была твоя самая большая ошибка. Исчезни ты из моей жизни, я бы побесился-побесился и забыл бы о твоем существовании. Да мало ли таких Ир на свете, с шикарной попой и ласковым ротиком. Да мне надо было всего лишь пальцами щелкнуть, и на зов сбежался бы десяток телок гораздо лучше, чем ты. Надо было тебя оставить подыхать в тюряге. Там бы тебе давно бока обтесали. Лежала бы где-нибудь под забором обоссаная, в собственной блевотине. Так нет, я ее решил пожалеть, помочь. И вот как ты мне отплатила. Черной неблагодарностью. А ты знаешь, что я сделал с Вильгельмом? Этим сукиным сыном, змеем, которого прикормил на своей груди.

Я уставилась на мужчину, не понимая, при чем тут Вильгельм. Уж с ним у меня точно никаких дел не было. Этот гаденыш меня терпеть не мог. К чему Слюсаренко о нем вспомнил? Неужели подумал, что я была заодно с его секретарем. Но каким боком в этой истории оказался он?

— Я этого гаденыша с моста сбросил. И он, представляешь, не выплыл. Просто булькнул и больше ничего. Думал, что может воспользоваться ситуацией во благо своего братишки. Подсидеть меня хотел, да не получилось. Я непотопляемый. Меня чуть пожурили, на время отстранили, но я все равно остался в партии. А после следующих выборов все равно займу пост, который принадлежит мне по праву.

Ах, вон оно что? Неужели моя месть все же нашла своего адресата? Кое-кто все же заинтересовался информацией, что я слила во всемирную паутину. А я даже и не надеялась на удачу, действуя скорее по наитию, нежели специально. А кто-то все же нашел ее и воспользовался. Все же боженька меня услышал.

— Знаешь, мне будет даже жалко тебя убивать, — вкрадчиво произнес Слюсаренко, потянувшись к моему лицу. Безумно хотелось дернуться, но я смогла себя перебороть, оставаясь недвижима. Из прошлой жизни я хорошо помнила, как нравилось мужчине делать мне больно. Чем дольше я смогу сдерживать садистские порывы Виталия, тем дольше останусь в живых.

Слабый огонек надежды тлел в груди, хотя я прекрасно понимала, что прийти мне на помощь некому. Никто не знает, где я. Никто меня не хватится. Лишь, когда я не явлюсь по истечении командировки на работу, забьют тревогу, но будет уже слишком поздно.

Для меня поздно…

— А хочешь, я тебе расскажу, что тебя ждет? — доверительно спросил Слюсаренко, словно забывая о чем говорил раньше.

Сегодня он был на удивление разговорчив. С ним такое иногда случалось в прошлом. Именно по этой причине я смогла собрать нужный компромат о неблаговидных поступках мужчины. Ведя себя тише воды, ниже травы, смогла беспрепятственно проникать в запароленные файлы Виталия, ведь я не давала повода для подозрений, никогда открыто не интересовалась делами мужчины, всячески подчеркивая свою непричастность к политической деятельности. Кроме того, мое наплевательское отношение к деньгам очень сильно подкупало Слюсаренко, он неоднократно удивлялся этому, считая меня пережитком прошлого, барышней из позапрошлого века. Мужчина всегда говорил, мол, я в этом совершенно не похожа на современных девиц, которые только и ждали урвать кусок побольше, да посытнее.