Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной - [19]

Поэтому мы должны представлять себе ионийское общество IX и, может быть, даже VIII века, в об­щем безграмотным. Действительно, ни одна из дошедших до нас греческих надписей не восходит далее VII столетия, а древнейшие надписи на камне, время которых можно уста­новить с полной уверенностью, относятся лишь к началу VI столетия. Точно так же почти все монеты VII века еще лишены надписи[46] Таким образом, едва ли можно допустить, чтобы алфавит вошел в употребление у греков раньше VIII века, хотя, разумеется, возможно, что это случилось еще в IX веке и даже несколько раньше. Впрочем, с точки зрения историографии это обстоятельство не имеет большого зна­чения; во всяком случае несомненно, что до VII века пись­менность была достоянием немногих лиц и только с этого времени стала входить во всеобщее употребление[47]

Итак, уже древние не обладали ни одним письменным памятником, который восходил бы за VII или, в крайнем случае, за VIII столетие. Надписи, сделанные „кадмейским" письмом, которые Геродот видел в храме Аполлона Исмения в Фивах, не могли быть древнее, так как были написаны на эпическом диалекте. В храме Геры в Олимпии хранился медный диск, на котором старинными письменами были из­ложены постановления о соблюдении божьего мира в дни празднеств: здесь упоминалось имя какого-то Ликурга, кото­рого позже отождествляли со спартанским законодателем. Между тем последний вовсе не представляет собою истори­ческой личности, и так как Олимпийское празднество полу­чило известное значение только в VII веке, то и наша над­пись не может относиться к более раннему времени. Многие греческие храмы обладали списками своих жрецов, восхо­дившими до глубокой древности. Так, в Аргосе точно знали имена жриц Геры и число лет служения каждой из них, по меньшей мере, до XIII столетия. До нас дошел список жре­цов Посейдона в Галикарнасе; он начинается с Теламона, сына самого бога, и здесь также чрезвычайно точно указана продолжительность службы каждого жреца. Нет надобности доказывать, что древнейшие части этих списков сочинены в позднейшее время, но где именно начинается настоящее ис­торическое предание, — этого мы, при современном состоя­нии дошедшего до нас материала, не можем определить. Са­мо по себе маловероятно, чтобы списки жрецов были более древнего происхождения, чем генеалогические предания царских и аристократических фамилий.

Имена победителей на Пифийских, Истмийских и Немейских играх начали записывать не раньше первой полови­ны VI века; списки карнейских победителей сохранялись в Спарте, по преданию, начиная с 26-й Олимпиады (676— 673 гг.). Еще раньше, с 776 г., начинается список победите­лей на Олимпийских играх; но в своей древнейшей части, до VI века, он не опирается на одновременные записи и полу­чил свою теперешнюю форму только после 480 г. Списки магистратов-эпонимов, ввиду их огромной практической важности, принадлежат, вероятно, к древнейшим письмен­ным памятникам; возможно поэтому, что имена спартанских эфоров действительно записывались уже с 757 г., как утвер­ждают наши источники. В Афинах имена архонтов стали записывать приблизительно с 682 г. Точно так же в VII веке впервые начали записывать договоры, законы и т.п. Прибли­зительно в то же время возник, вероятно, и обычай писать на жертвенных дарах имя жертвователя и на надгробных кам­нях — имя покойника. Тогда же и художники начали вы­ставлять на своих произведениях свои имена.

В то время, конечно, еще никому не приходило в голову сохранять для потомков путем письменности известия об исторических происшествиях, и позже об этом не думал в Греции ни один человек вплоть до V века¹ Письмом пользо­вались пока еще исключительно для практических надобно­стей; читающей публики еще не было, поэтому каждое про­изведение было рассчитано на устную декламацию и заклю­чено в размеренную речь. Но поэзия уже не жила исключи­тельно в мире мифов, а обращалась иногда и к интересам настоящего. Солон рассказывал о своем законодательстве, Тиртей — о мессенских войнах, Мимнерм — о борьбе ио­нийских городов с царями Лидии, Каллин — о набеге диких киммерийцев, Алкей — о политической борьбе в Митилене. Так постепенно рассеивается мрак, окружающий греческую древность; исторические события и лица начинают высту­пать из тумана легенды, и впервые становятся возможными, хотя и неточные, но близкие к истине хронологические оп­ределения, тогда как в дописьменную эпоху всякая датиров­ка сводится, как в геологии, на „раньше" и „позже". Однако легенда продолжала свою работу, и позднейшая греческая историография охотно черпала из этого источника, чтобы пополнять пробелы действительного исторического преда­ния, не страшась в то же время возмещать недостающее соб­ственными комбинациями, пока не получалось, наконец, по­добие прагматического рассказа. Таким образом, наша бли­жайшая задача состоит в разрушении этих произвольных построений; мы должны быть довольны, если нам удастся уяснить себе по крайней мере важнейшие моменты развития, и принуждены отказаться от мысли дать настоящую исто­рию этой эпохи, — ибо мнимое знание гораздо хуже незна­ния.