Гражданственность и гражданское общество - [47]

Как правило, социальные институты подразделяют на формальные и неформальные. По мнению Ф. Фукуямы, «… первые могут быть введены, отменены, изменены росчерком пера. Это типичный манипулируемый объект публичной политики. Напротив, неформальные институты отражают глубоко укоренившуюся социальную практику, которую трудно изменить и на которую трудно повлиять» [29, с. 127]. Формальные социальные институты имеют организацию, закрепленную в законах, уставах, иных нормативных актах, в то время как неформальные существуют без формализации ролей и статусов и строятся на основе неписаных норм. К первым относятся такие институты, как законодательная власть, правоохранительные органы, банковская система и т. д. М. Вебер, описывая условия ин-ституциализации общественных отношений на примере института капитализма и понимая под такими условиями легитимацию троякого рода, в том числе и со стороны правовых норм, ставил акцент на институтах именно такого, формального типа. Ко вторым можно отнести «дедовщину» в армии, молодежные неформальные объединения, вроде рокеров или эмо, антиобщественный институт организованной преступности и др. Эти институты не имеют формальной организации, однако в определенном смысле они даже более устойчивы, чем формальные институты. Их нельзя «отменить» указом и иным правовым актом. При этом неформальные социальные институты, известные нам, как минимум артикулированы. О них говорят, обсуждают, изучают, в том числе и социологическими методами.

Однако, на наш взгляд, в обществе есть такие неформальные социальные институты, которые пока не вскрыты, не артикулированы и, соответственно, не рассматриваются социологической наукой. В этом смысле по сей день актуальны слова Ю. В. Андропова, сказанные 30 лет назад: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не знаем в должной мере общество, в котором живем и трудимся. Поэтому вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок» [159, с. 36]. Есть две причины такого положения дел. Одна, если можно так сказать, объективная, связанная с развитием и изменением институциональной структуры нашего общества, с «эпохой перемен», в которой мы живем, когда разрушаются и отмирают одни социальные институты и возникают другие, и далеко не всегда отечественная социологическая наука поспевает за изменениями. Вторая, субъективная, обусловлена тем, что наше общество изучается, как правило, по западной матрице и на основе категориального аппарата западной социологии. Осознавая ту или иную общественную потребность, а следовательно, и необходимость существования определенного института, эту потребность удовлетворяющего, обычным делом становится механическое перенесение на отечественные реалии категориальных схем, отражающих институциональные структуры западного общества. Как следствие, попытки выявить в нашем социуме, в нашей истории аналогичные западным социальные институты становятся малопродуктивными. Так, в отечественной истории и в современной социальной практике усиленно выискиваются элементы «гражданского общества» западного типа. В то же время не принимается в расчет тот факт, что ту же социальную потребность в нашем обществе могут удовлетворять другие институты, отличные по сущности и содержанию от западных.

Такие институты в результате остаются «скрытыми», не выявленными, не артикулированными и для их «опознания» остается единственный способ, а именно через литературу, кино, народное творчество (например, в анекдотах, пословицах, поговорках, сказках и т. д.), где описываются и разыгрываются роли, составляющие собой содержание данного скрытого института. Например, в годы перестройки в СССР стал складываться новый тип организованной преступности с такими, до той поры неизвестными в обществе явлениями, как рэкет, «крыша» и т. д. Задолго до того, как были предприняты первые попытки социологической рефлексии этого становящегося социального института [147], образы рэкетиров стали персонажами анекдотов, сатирических рассказов, поговорок, описывались и разыгрывались в кино и литературе. Данным способом в обществе артикулировались роли нового социального института.

На наш взгляд, в таком ракурсе может быть решена и проблема сущности и содержания понятия гражданственности. В научной среде есть согласие в том, что гражданственность есть качество, присущее нормативному типу личности в отечественной культуре. Это исторически устойчивый феномен. Гражданственность как качество нормативного личностного типа предполагалась в русской литературе XIX и XX вв., предполагается и сегодня. О необходимости воспитания гражданственности говорят и ученые [110, 251].

Наш интерес к понятию и явлению гражданственности связан со спецификой отечественной власти, во-первых, как иерархической, а во-вторых, как власти, исторически основанной на обязанностях, а не правах. Сегодня, как правило, власть противопоставляют обществу, народу, говорят об их взаимоотношении. В этом контексте находит свое место и «гражданское общество», понимаемое как самоорганизовавшееся в определенные структуры общество, противостоящее власти. Надо заметить, что подобный дискурс безусловно толкует власть как нечто отдельное от народной массы, противостоящее ему и осуществляющее функцию власти как некий особый субъект. Подобная позиция имеет своим теоретическим основанием концепцию рациональной бюрократии Макса Вебера, а практическим — опыт западноевропейской цивилизации, начиная от Нового времени и по сей день. Как отмечалось в первой главе, в эпоху Нового времени в странах Запада появляется профессиональная бюрократия, которая занимается исключительно тем, что осуществляет управление. Конечно, ошибкой было бы сводить всю политическую власть к власти бюрократии, однако именно ее рост, расширение компетенций и т. д. сделали бюрократическую власть чрезвычайно важной составляющей политической власти и во многом определили понимание политической власти как автономного субъекта, в определенной мере противостоящего народу. Автономность подобной власти заключается в том, что существует отдельная, особая властная иерархия, главным образом основанная на бюрократической вертикали, и она не совпадает с общественной иерархией, или, правильнее сказать, социальной пирамидой.