Гражданская война Валентина Катаева - [5]

В очерке «Короленко» (1922) сказано: «Я встретился с Короленко в июне 1919 года в Полтаве. Это было как раз в самый разгар гражданской войны.  Деникинская  армия  только  что  перешла  в серьезное наступление и на всем фронте теснила наши части от станции Лозовой по трем направлениям: на Харьков, на Екатеринослав  и  на  Полтаву… Полтаве суждено было стать важнейшей тыловой базой… Несмотря   на   героическую   и самоотверженную работу ответственных товарищей, наше положение было ужасным. Ежедневно в  тылу  вспыхивали  кулацкие  восстания.  Дезертиры -  сотнями  и тысячами, обнажая фронт, уходили  в  леса  и  глухие  села.  Рос  бандитизм. Контрреволюционное подполье развило бешеную работу, и  собрания  деникинской контрразведки происходили чуть ли не в центре города (в  монастыре).  В  эту жестокую, суровую  и  бурную  пору судьба  и  забросила  меня,  больного  и контуженного, в Полтаву». Тут он и встретился с Короленко. «Потом  мне  пришлось  быть  у  Короленко  несколько  раз.  И   особенно запомнилась мне наша последняя  с  ним  встреча.  Это  было  накануне  моего отъезда из Полтавы в Одессу».  

Все одно к одному. От Лозовой теснили на Полтаву, и вот Катаев в Полтаве. В биографиях сказано – «отозван из армии» в Одессу, и в очерке «Короленко» говорится, что из Полтавы уехал в Одессу. И Ворошилов действительно тогда командовал красными войсками 14 армии под Лозовой. В «Записках» Катаев говорит, что «решил отправиться на фронт с первым эшелоном» – то есть между прочим дает понять, что в РККА оказался даже не по мобилизации, а добровольцем: мобилизованные не решают сами, когда им отправляться на фронт.  Возникает, однако, несколько вопросов:  

В текстах 1924 и 1930 года Катаев описывает свое участие в неудачном бою под Лозовой, откуда красные частью отступили на Полтаву. Но в «Короленко» (в 1922) о появлении Катаева в Полтаве сказано без малейшей связи со службой у красных: «Судьба  забросила  меня,  больного  и контуженного, в Полтаву» - и все, а та же история о неудаче красных под Лозовой и их отступлении  оттуда к Полтаве (даже сама фраза об этом отступлении в трех направлениях одинакова в «Короленко» и «Записках»), в «Короленко» еще  подана как часть общего исторического фона, без всякой связи с катаевской судьбой!  

Похоже на то, что в 1922 году Катаеву еще не пришло в голову связывать свое появление к востоку от Днепра со службой у красных, и красные и бой под Лозовой были у него тогда сами по себе, а приезд Катаева в Полтаву – сам по себе; и красная неудача под Лозовой была лишь одним из обстоятельств общего фона, на котором Катаев попал в Полтаву, а не приводила туда Катаева лично. А к 1924 году Катаев эти сюжеты срастил, сделав себя задним числом одним из героев драпа из-под Лозовой.  

Пойдем далее. Согласно дневникам Буниных, опубликованных только в 70-х, к 6 сентября 19-го года (уже при белых, освободивших Одессу 23 августа; здесь и ниже все даты даны по новому стилю) Катаев находился в Одессе и виделся с ними в этот день. Встреча описана Верой Буниной так: «Вчера был Валя Катаев. Читал стихи. Он сделал успехи. Но все же самомнение его во много раз больше его стихов… Ян долго говорил с ним и говорил хорошо, браня и наставляя, советовал переменить жизнь, стать выше в нравственном отношении, но мне все казалось, что до сердца  Вали его слова не доходили… Ян говорил ему: «Вы – злы, завистливы, честолюбивы». Советовал ему переменить город, общество, заняться самообразованием. Валя не обижался, но не чувствовалось, что он всем этим проникается … Ян ему говорил: «Ведь если я с вами говорю после всего, что вы натворили, то, значит, у меня пересиливает к вам чувство хорошее, ведь с Карменом я теперь не кланяюсь и не буду кланяться. Раз вы поэт, вы должны  быть еще более строги к себе». Упрекал его Ян и за словесность в стихах: «Вы все такие словесники, что просто ужас». Валя ругал Волошина. Он почему-то не переносит его. Ян защищал…»  

Замечательный разговор. С одной из сторон ведет его Бунин, исступленный враг большевиков, за пять месяцев до того кричавший в лицо красным солдатам из особого отдела, явившимся на его порог: «Первому же вошедшему я собственными зубами перегрызу горло, и пусть меня потом убивают!» О том, за что он осуждал Катаева, в дневнике есть только одно:  Катаев на собрании писателей выступал в поддержку Соввласти («Катаев… Олеша, Багрицкий и прочие держали себя последними подлецами, кричали, что они готовы умереть за советскую платформу», запись от 12 апреля) и пошел служить в совпечать (запись от 25 апреля).  

 Кто читал дневники Бунина и его «Окаянные дни», знает, с какой испепеляющей яростью он относился к большевикам, с каким осуждением – к тому, чтобы иди к ним на службу хотя бы по линии культпросвета или художественного оформления празднеств. Выступать за Советскую власть означало для него держать себя последним подлецом (как оно, в сущности, и было). Наступающие белые были для «нашими», красные – «этими тварями», он болел за неудачи белых и радовался их успехам так, как разве что самые яростные советские патриоты и немцененавистники «болели» за Советскую армию под нацистской оккупацией.