Гражданская война - [48]

-- Есть что-нибудь новое? -- спросил я у Пани.

-- Немногое... В него стреляли трижды, возможно, из его же пистолета, он до сих пор не найден, потом перетащили из кабинета в спальню. Он был, вероятно, еще жив, но одно из ранений оказалось смертельным, он не мог долго протянуть... Отпечатки пальцев -- только Элен и служанки.

-- Значит, Элен? Ерунда!

-- А если она каким-то образом узнала о старых прегрешениях отца? В конечном итоге немалая часть его состояния нажита преступными деяниями...

-- Андрэ, она любила своего отца...

-- Поссорилась, вспылила, выстрелила, когда опомнилась -- перенесла отца в спальню, но было поздно, испугалась и сбежала.... так или иначе, а это одна из версий, разрабатываемых полиций...

-- Это невозможно... Я хочу сказать, что она не могла стрелять в него.

-- Надеюсь, полиция ошибается.

Мы слышали стенания женщин, ветер донес дым кадила... Почувствовав чей-то взгляд, я обернулся... Прячась среди окруживших гроб людей, на меня смотрела Элен. Я мгновенно отвернул голову... Мне необходимо было встретиться с ней...

-- Я, пожалуй, пройдусь среди могил... хочется побыть одному, -- сказал я как можно более естественным тоном, затем окликнул Велье:

-- Филидор! Не жди меня, встретимся вечером... Прощайте и Вы, Андрэ.

Все же Андрэ Пани, как мне тогда показалось, что-то заподозрил. Он метнул быстрый взгляд в сторону склепа, где кто-то из друзей или родственников почившего протяжно и громко говорил проникновенные слова, затем внимательно посмотрел мне в глаза, однако простился очень просто, молвив:

-- Я все понимаю...

Я дождался, пока Филидор и Пани скроются из виду, подошел к группе людей в черном, осторожно пробрался к Элен и встал у нее за спиной.

-- Элен, -- зашептал я ей на ухо, -- нам надо поговорить.

Мы отошли недалеко, но на достаточное расстояние, без опасений быть кем-то услышанным. Глаза Элен застилали слезы, она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

-- Это ужасно, Морис, ужасно.

-- Девочка моя... дело гораздо серьезнее, чем ты, может быть, думаешь: полиция подозревает в убийстве тебя.

-- Как ты сказал?

-- Полиция...

-- Нет, нет, я не о том... ты сказал: "Девочка моя"... Ты ведь любишь меня, несмотря на ни что, правда?

Бог мой! Я готов был поклясться всеми святыми, что это правда. Я готов был подхватить ее на руки и целовать, целовать, целовать... Только сознание того, что кладбище не совсем подходящее для этого место, сдерживало меня, и я произнес коротко:

-- Я люблю тебя.

-- Милый, -- прильнула ко мне Элен, и меня захлестнули ранее неведомые чувства.

Мы стояли так несколько минут, обнявшись, не говоря ни слова.

-- Элен, нам лучше уйти, тебя повсюду разыскивают, и, может статься, здесь будут искать в первую очередь. Где ты сейчас живешь? -- наконец сказал я.

-- В гостинице.

Это была дешевая гостиница: двухэтажная, грязная, отвратительная, в номере с обшарпанными стенами и посеревшим от сырости потолком не было ничего, кроме кровати, стула и умывальника с разбитой раковиной и протекающим краном.

Хозяйка, немолодая женщина с распухшим лицом, неимоверно толстая, вручая нам ключ от комнаты Элен, понимающе улыбнулась и, вероятно, для того, чтобы подчеркнуть свою проницательность, добавила:

" Полиция заглядывает сюда ну крайне редко."

"Пожалуй, оно и верно, для Элен эта ночлежка гораздо надежнее любого фешенебельного отеля", -- подумал я.

Мы снова были вместе. В почти пустой, неуютной, жалкой комнатушке, но вместе. И снова, оказавшись наедине с Элен, я потерял ощущение реальности всего происходящего... Я помню, как целовал подушечки ее пальцев, как она взяла мою руку, будто котенок, потерлась щекой о мою ладонь,.. ее горячее дыхание,.. и нежную кожу, дрожь пробегала по ней, словно мелкая зыбь по уснувшему от ласк луны морю,.. как я коснулся губами ее лба, осыпал поцелуями лицо, шею, как, опьяненный запахом ее тела, сжал в своих объятиях... Элен, я, мы, бесконечно, в полусне, в полузабытье говорили друг другу: "любимый, единственный, родная... я люблю тебя, Элен,.. я люблю тебя, Морис"... А потом она сказала, что у нас будет ребенок...

Та ночь была нашей, вся без остатка.

31.

Утром, условившись с Элен, что она не будет покидать номер, я уехал к Филидору. В который раз я обращался к нему за помощью. Мы обо всем договорились -- он обещал спрятать Элен у надежных людей. Нам надо было выиграть время. Когда через два часа я вернулся, комната была пуста.

-- Где она? -- сбежав вниз к консьержке, вскричал я.

-- Но мсье, мадемуазель ушла, ничего не сказав, -- фальшиво улыбаясь, ответила хозяйка, сама невинность.

Слепая ярость порой наш наилучший союзник. Вот и тогда -- я схватил ее за грудки и сдавил с такой силой, что бедняжка вдруг стала пунцовой и едва смогла вымолвить:

-- Ее увели...

-- Кто? -- прошипел я, немного ослабив хватку.

-- Она не назвала себя, этакая яркая блондинка, стройная, лет 25, -- на одном дыхании выговорила женщина.

-- Что она сказала?

-- Чтобы я держала язык за зубами -- и хорошо заплатила.

Отпустив вздрагивающую, словно под током, перепуганную хозяйку гостиницы, я пошел к машине.