Гражданская лирика и поэмы - [59]

Шрифт
Интервал

— А он, глядите, молод!
— А вот его бригада!
— И нам на «Серп и молот»,
вот такого б надо!
Шли на службу люди.
Луч зарю расплавил.
И мысль насчет орудий
командир прибавил.
А телефон в конторе
снова тараторит.
Скачут буквы диска,
и телефонистка
в доску, будто в соты,
тычет провод сотый.
Срочно!
             В адрес главка.
Скоростная плавка.
Сто четыре тонны!
Опроверг законы,
опрокинул нормы!..
И мчатся электроны
в провод телефонный:
— Сто четыре тонны!..
— Сто четыре тонны!..
Рождается сталь
В цехе номер два
печь «девятка» пышет!
Жар. Жива едва,
стонет. Тяжко дышит.
Дрожь ее трясет.
Выкипает шлаком.
Тысяча шестьсот
градусов! И с гаком.
Из-под крышек свет.
Ливни звезд. Стожары.
Посторонних нет,
только сталевары.
Крышки трех оконц
вот-вот загорятся.
С трех затмений солнц
Льют протуберанцы!
Полыхает, жжет…
Сотворенье мира!
А бригада ждет
знаков бригадира.
Он очки протер.
Стал в средине цеха.
Подошел парторг,
пожелал успеха.
Старики пришли —
Пузырев, Булатин.
В этакой тиши
в первый раз бывать им!
Он — свои часы
положил на руку.
Стрелка в них частит
бегуном по кругу.
Даст или не даст
новый съем рекордный?
Крепко ль держит власть
над стихией гордой?
А Макар Мазай
печке по секрету
говорит:
            — Не сдай.
Выдай плавку эту.
Печь:
        — Мне горячо.
Невозможно. Сдам я. —
Он:
         — Терпи еще.
Не такое ж пламя.
Пробу дай. —
                        А печь:
— Жарко. Жидкий кремний
начинает жечь… —
Он:
         — Терпи. Не время.
Печь:
            — Открой теплу
выход. Душно всюду…
Видишь, как киплю… —
Он:
          — Кипи. —
                           Печь:
                                   — Буду,
Только сбавь тепло. —
Он:
          — Еще поваришь. —
Печь:
           — Течет стекло. —
Он:
        — Терпи, товарищ.
Вдумайся — стране
сталь нужна! —
                        Печь:
                               — Знаю,
но есть границы мне!.. —
Он:
        — Их нет Мазаю.
Печь:
           — Возьми тогда
справочник по нормам. —
Он:
            — А я видал
«молнию» наркома.
Сказано:
            дерзай,
добивай рутину! —
А печь:
             — Остынь, Мазай… —
Он:
           — А не остыну!
Печь:
            — Профессора
пишут о запретах… —
Он:
             — Уже стара
и наука эта.
Если новый мир
строить нам досталось,
и науку мы
«разогреем» малость!
Печь:
         — Подтаял свод
жижей стеклянистой.
Чувствую — вот-вот
рухну! —
              Он:
                  — Ты выстой.
Печь:
       — Сливай. —
                             Он:
                                 — Плавь
полчаса. —
                    Печь:
                               — Много. —
Он:
            — Терпи. —
                                  Печь:
                                        — Сбавь,
завалюсь, тревога!
Он:
             — Поджога нет.
Это от испуга.
Сколько уже лет
знаем мы друг друга.
Печь:
            — Спеши! Видал
радугу окалин?
Торопись!
                  Металл
чист уже, нормален.
Только б подстеречь
миг, когда родится… —
Улыбнулась, печь,
всем печам царица!
В глубине — заря.
Луч из сизой тучи.
И крикнули:
                 — Пора! —
четверо подручных.
И Макар стекло
приближает к глазу,
Иссиня-светло
стало в печке сразу.
Там, на простыне,
радуясь спросонок,
нежась на спине, —
солнечный ребенок;
весела, пригожа,
в люльке с кружевами —
сталь играет, лежа,
белыми шарами.
Хоть руками тронь —
никакого жженья!
Празднует огонь
день ее рожденья.
Синь наивных глаз.
Солнце на рассвете.
Радость!
             Родилась
лучшая на свете.
Радость эта есть.
Вы ее поймете.
— Эй, там,
                 на струе.
— Эй, там,
               на пролете!
Пробивай давай!
Цех в звонках и гуле.
И вздохнул Мазай,
и вокруг вздохнули
косари, жнецы
на равнинах тихих,
в кузнях — кузнецы,
у станков — ткачихи,
Сразу отлегло
от сердец заводов.
А сталь
             текла легко,
плавно и свободно.
Съем — пятнадцать тонн
с метра пода! Ровно!
А сталь
              напором солнц
шла из выпускного.
И Макар стоит
у канавы, в искрах.
Толстый жгут струи
греет лоб: так близко.
Бликов пересверк,
и обычно, просто, —
подтянулся вверх
ковш на двух «вопросах».
Потянулся — плыть
на подвесах крана,
с головы поить
черных истуканов.
Солнцем их по край
поит он и кормит.
И глядит Мазай,
как краснеют формы.
А в душе, светясь,
тихнут, гаснут вспышки…
Это страсть сейчас
просит передышки.
Зашагал,
                  и вот —
говор, шутка, песня.
Молодежь
                  его
окружила тесно.
* * *
С детства эта страсть
нам пружинит руки:
постругать,
                припасть
к стеклышку науки,
попилить,
                 прибить
молоточком гвоздик,
в играх — полюбить
детский паровозик.
А вырос —
                   поезд твой
к небу дым взвивает,
и молот паровой
сваи в дно вбивает!
Одного
             душа
рвется к добрым бревнам —
стружкой обшуршать,
обтесать любовно.
А другому
                     жизнь —
доводить влюбленно
точность линз и призм
к тысячной микрона,
Любит полевод
шум и ширь пшеницы,
и любви его —
никакой границы!
А вот я влюблен
в пыл газетной гонки,
в мчащийся рулон
ротационки!
А строитель пьян
радостью глубокой,
когда тащит кран
груз бетонных блоков
и когда окно,
сам вставлял которое,
вдруг освещено
и закрыто шторою.
Труд,
           отца чудес,
друг,
         ты чтишь и любишь,
Видишь:
              нету здесь
бедняков и рубищ.
Клумбами цветут
бывшие трущобы…

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Лирические произведения

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.