Гражданская лирика и поэмы - [55]

Шрифт
Интервал

сердцем
              к себе тянет,
тянет, как магнитом.
И складно говорит он.
Вообще проворный:
— Нормы? Что мне нормы?
Мне бы всей стране бы!
Мне во все бы небо
печку бы построить,
цех переустроить!
С кем-нибудь повыше
мне поговорить бы,
аж до самой крыши
стали наварить бы!
Все в цеху поправить,
молодых направить!..
А частично прав ведь!
В кадрах-то нехватка,
не уйдешь от факта.
Кто такой, каков он?
Слух — из батраков он.
Честный парень, знаем.
Звать его Мазаем.
Что о нем услышим —
полностью опишем.
«Колдун»
Стар и сед
Булатин, сталевар.
Свой секрет —
как в землю зарывал.
— Друг, открой!..—
А он в ответ — молчок.
Вот какой
старинный старичок.
Думать брось,
не подходи — гроза.
В клюкве нос
и с водочкой глаза.
Как старик
вел огневой процесс?
В сотнях книг
об этом не прочесть!
Сед и стар,
колдует в «мартыне».
А вот сталь —
первейшая в стране.
Будто ей
он знает заговор,
будто с ней
имеет договор:
«Я — тебе,
а ты за это — мне…
А теперь
понежусь я в огне.
Торопить
не надо, не терплю,
потерпи,
пока я прокиплю».
Так кипит,
что надо потерпеть!
Аппетит,
видать, у ней — кипеть…
Сед и мал,
заглянет в свой блокнот,
сталь сама
глазком ему мигнет:
«Мне пора,
смотри не прозевай.
В самый раз —
готова! Разливай!»
Хо-ро-ша!
Изгибисто, легко
в глубь ковша
течет, как молоко.
А потом
в прокатный цех, гремя,
вдаль хвостом
пойдет вилять, змея.
Мал собой
и говорок на «о»,
рад седой —
секретик у него:
— Тем секрет,
что в нем запрет, хорош.
Снял запрет,
и от секрета грош.
Есть секрет —
и сталь моя добра.
Делал дед,
и прадед, и прапра…
Прадед — меч
для князя отковал,
вот и с плеч
слетела голова,
чтоб меча
второго, как его,
не встречать
в бою ни у кого!
Дед ковал
рессоры для цариц,
сталь давал
из сыродутных криц,
а отец,
покой его душе,
свой конец
обрел вон в том ковше.
Было встарь…
Имеется рассказ:
прозвал царь
«Булатиными» нас.
За клинок
не пожалел наград!
Мы, сынок,
розмыслили булат…
Пусть на ложь
рассказец-то похож —
не тревожь,
рассказчика не трожь!
Сед и стар,
старик дружил с огнем.
И Макар
подручничал при нем.
Он решил
спросить у старика…
Накрошил
в закрутку табака.
Встал Мазай
и начал говорить.
— Я, — сказал, —
хотел бы сам варить!
Что я, зря
вечерний курс прошел?
Что я, зря
уже во вкус вошел?
Дай, поставь,
горит моя душа —
выдать сталь
из моего ковша.
Жить в огне,
как сталевар, хочу!
Это мне,
Булатин, по плечу.
Но старик
с усами был и сам.
Не привык
к подобным голосам.
— По плечу? —
Булатин говорит. —
От причуд
душа твоя горит.
Что до книг,
то книгой не помочь,
отпихни
ты их скорее прочь!
Вот когда
твой побелеет чуб,
вот тогда
и будет «по плечу».
Дел на грош,
зеленый, а бурлишь.
Печь сожжешь,
а может, закозлишь?
Так да сяк,
недоглядишь — беда!
В яму вся
уйдет твоя бурда.
Ты, мой свет,
обзаведись отцом.
Пусть секрет
отдаст перед концом.
Заруби
на лбу своем, Макар.
Не греби
чужою ложкой жар!
Как золой
посыпан, старый черт!
Скрытный, злой
булатный старичок.
Колдуном
стоит перед огнем,
ходуном
гуляет свет на нем.
И Макар,
зубами засверкав,
ложку в жар
сует для старика!
В новом общежитии
Удалые жители
в новом общежитии!
Только что построено
трестом Юждонстрой оно.
И дом,
               хоть не фасонистый,
выстроен по совести.
Тут живут товарищи,
от печей поджаристы.
Страстные, вихрастые,
если спор — пристрастные.
Но важно, что не праздные
и песни знают разные.
Всюду — комсомолией
время потороплено.
Стенгазета «Молния»
на стене прикноплена.
Коек десять в комнате.
Было так, вы помните?
Кто уснул — не движется,
а кто читает книжицу
о сталеварении,
как стихотворение.
Кто газетой занялся,
факт серьезный вычитав,
а кто поет, как нанялся,
песню о кирпичиках,
за работой скучною
над заплатой брючного…
Тишина оборвана.
Чем-то недовольная,
входит смена полная,
как команда сборная.
Сели. Робы скинули.
Табуреты сдвинули.
— Кормят разговорами…
Если ждать, то скоро мы
станем черноморами
с бородами длинными! —
Строже брови сдвинули.
— Раз бы нас поставили
на вахту молодежную,
да колдуны поставили
крепость загороженную…
— Написать бы жалобу!
— Верно, не мешало бы.
Власть у нас советская.
Слово скажем веское,
что не подкачаем мы,
честью отвечаем мы…
Кто-то: — Ненадежное
дело молодежное…
— А я, ребята, в ярости!
Новички — до старости?
Взять хотя Мазая бы —
как он сдал экзамены!
— И зря сдавал, дружки мои.
Грузят и без химии!
Раскраснелись спорщики,
доводы их верные.
Это — закоперщики
легкой кавалерии:
— Сталь дают не спелую,
а выводов не делают.
— Сводка говорит о чем?
А что завод убыточен.
План — процентов семьдесят.
Что ж мы? Не рассердимся?
Вредное явление?
— Вредное явление.
Пишем заявление?
— Пишем заявление!
Только лист колышется…
Заявленье пишется.
А кому?
                А Зайцеву
в парторганизацию.
Пишется уверенно
тем, кому доверено.
Кончили, поправили,
день и год проставили,
подписи поставили
и на лист поставили
вазочку с фигурками…
Спят, прикрывшись куртками
или одеялами,
узкими, линялыми…
Спят. Их не добудишься.
Спят. Их сны о будущем.
Замерли у стен шаги.
Спят, пока их сменщики,
ярким жаром залиты,
у печи, закапанной
шлаком.
              Они заняты
перекидкой клапанов.
Там — лепешка шлепнулась,
выстрелила звездами.
Там — длиннющим шомполом
злят кипенье грозное.
Там — страда тяжелая
на струе, у желоба,
где стальное золото
в чане ходит кольцами,
где немало пролито
пота комсомольцами
наряду со старыми
сталеварами…
Ничего, товарищи,

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Лирические произведения

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.