Гражданин Преисподней. Дисбат - [44]

Так, например, он обнаружил подпольную типографию социал-демократической партии «Стачка», следы которой в течение многих десятилетий безуспешно разыскивали не только местные краеведы, но и профессиональные археологи из Москвы. Свинцовый шрифт со старорежимными буквами «ять» и «фита» потом всплыл в заготовительном ларьке Вторсырья, откуда его изъяли компетентные органы, а редчайший экземпляр первого номера «Стачки» с малоизвестной статьей Георгия Плеханова и с еще более малоизвестным комментарием Льва Бронштейна случайно обнаружился в привокзальном туалете и впоследствии за немалые деньги был выкуплен Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

В другой раз Фуцел наткнулся на архив городского управления НКВД, припрятанный накануне прихода немецко-фашистских оккупантов. Долго еще потом базарные бабки заворачивали свой немудреный товар в бумажки с грифами «Совершенно секретно» и «Для служебного пользования».

Однако главным подвигом Фуцела по праву считалось спасение участкового инспектора Жабоедова, по собственной инициативе спустившегося в каменоломни на поиски субъектов, уклонявшихся как от общественно-полезного труда, так и от уголовной ответственности.

Фигу с маслом он там нашел! Излишнее служебное рвение не было подкреплено ни схемой лабиринта (хотя бы примерной), ни резервными батарейками к фонарику, ни запасом продуктов, а рация, на которую участковый возлагал такие надежды, под землей не действовала.

Спасатели-спелеологи, понапрасну убившие целый месяц, уже упаковывали свою сложную амуницию, а коллеги-мусора пили водку за упокой души пламенного, но безрассудного товарища, когда Фуцел вывел Жабоедова прямо к воротам психиатрической клиники имени профессора Лебедева, больше известной в народе как «Дом хи-хи».

В компенсацию своих хлопот Фуцел взял с участкового только хромовые сапоги да табельный пистолет Макарова с полным боекомплектом. Ну зачем все это тронувшемуся умом человеку, три недели кряду не видевшему света? Пусть скажет спасибо, что жив остался.

Днем Фуцел чаще всего отсыпался, а на дело выходил ночами. У него была довольно редкая воровская профессия «енофырь» – то есть урка, специализирующийся исключительно на ларьках и киосках. Добыча, правда, была не ахти какая, зато не возникало никаких проблем со сторожами и вневедомственной охраной. Да и проломить хлипкую фанерную стеночку все же проще, чем штурмовать витрины универмагов или сейфы сберкасс.

Вся добыча уходила в каменоломни, где у Фуцела было оборудовано потайное местечко, достаточно просторное и сравнительно сухое. Вот так и вышло, что бездомный бродяга, почти равнодушный к материальным благам, стал обладателем внушительного запаса всякого галантерейно-гастрономического барахла начиная от ученических ластиков и кончая фенами для укладки волос. Для чего все это было ему нужно, Фуцел и сам толком не знал. Кражи привлекали его главным образом своим процессом, а отнюдь не результатом.

За неделю до загадочного и трагического события, напрочь отделившего мир подземный от мира подлунного, Фуцелу повезло – он спер из автолавки сразу пять ящиков вина. По такому поводу можно было и гульнуть.

Спиртное он, кстати говоря, уважал, хотя употреблял весьма своеобразным способом – сливал все, что было под рукой, в эмалированную детскую ванночку, а потом, возлежа на куче ворованных цигейковых шуб, сутки напролет цедил этот коктейль через длинную соломинку, пока не приканчивал до последнего грамма.

В эти периоды у Фуцела резко возрастала мыслительная активность, если только такой термин можно употребить по отношению к человеку, находящемуся в алкогольном бреду.

Благодарный слушатель мог бы уловить в его бессвязном бормотании и божественные откровения, и гениальные прозрения, и самобытные философские идеи, и грозные пророчества. Сейчас он был в одном лице и Кассандрой, и Сократом, и Ницше, и Иоанном Богословом. Но увы – свидетелями этого интеллектуального подвига были только мокрицы да многоножки-кивсяки, которыми так и кишели заброшенные каменоломни.

Короче, он провел в таком состоянии не меньше десяти дней (в среднем за сутки уходила дюжина бутылок), ничем не закусывая и справляя малую нужду прямо под себя. Большая нужда по понятным причинам не донимала его.

Катастрофа, погубившая столько невинных душ, Фуцела ничем не затронула, хотя в один из запойных дней его посетила химера, которой он стал с вдохновением проповедовать свое собственное учение о происхождении жизни из капель пота божественной ткачихи, без устали создающей бесконечный во времени и пространстве гобелен, где каждый узелок – звезда, а каждая нить – галактика.

Химера не тронула пьяного Фуцела. Химеры вообще существа непредсказуемые, а уж поведение первых химер отличалось полным алогизмом.

Кое-как отлежавшись (не всякое богатырское сердце выдержит такое надругательство над собой) и немного подкрепившись мясными консервами, Фуцел отправился на промысел, уже ставший для него таким же непреложным законом существования, как для пчелы – сбор нектара.

Ближайший выход на поверхность, замаскированный под обыкновенную выгребную яму, находился всего в ста шагах от его тайного убежища. Но на сей раз эти шаги почему-то давались Фуцелу с неимоверным трудом. Ноги попадали совсем не туда, куда он их собирался поставить. Руки промахивались, даже выполняя самые обыкновенные действия, например, опорожняя нос от соплей. Легким не хватало воздуха. Забастовал даже верный желудок, извергнувший наружу остатки вина.