Гражданин Поэт. Наши – всё - [9]

В общем, мне очень нравилось сочинять на сцене.

Хлопают полтора часа Ефремову с Васильевым, как будто они все это написали, а в конце они объявляют тебя – и ты получаешь скромную долю любви. То есть, оказывается, ты там на сцене за компом сидел не для мебели. Сюрприз.

Прохорова часто называли нашим спонсором, хотя оплачивал он только несколько наших гастролей – там, где у города не хватало собственных средств нас пригласить. Поскольку именно Прохоров был самой яркой, таинственной и уж точно самой длинной фигурой президентских выборов, стихи о нем заказывали на концертах чаще других. Скажем, приезжаем мы в Питер – а Прохоров там посетил пышечную и лично съел пончик. В Москве заказывают по эму о том, как он оправился после краха «Правого дела» и все-таки решил баллотироваться. А в Ростове, где он побывал за неделю до нас, ростовчане ему пожаловались, что до сих пор нет метро, и он пообещал его построить. В общем, инфоповодов он давал не меньше, чем Путин, и прикладывали мы его ничуть не мягче. И чем больше прикладывали, тем больше все убеждались: ну, точно спонсор! Даже и не знаю, что бы такое теперь про него написать.

Длинный человек >По мотивам Есенина

Друг мой, друг мой!

Я очень и очень болен.

Не пишу не читаю, не пью, не пою.

То ли вправду до белки

довел я себя алкоголем,

То ли выборы вынесли крышу мою.

Голова моя машет ушами,

как копы дубиной.

Мне мерещиться стала крутая фигня:

Длинный человек,

Длинный,

Длинный,

Мне полгода уже говорит:

«Голосуй за меня».

Длинный человек

Водит пальцем по мерзкой газете

И, гнусавя надо мной,

как во дворе хулиган,

Говорит: неужели ты хочешь,

чтоб были вот эти?

Эти твари едросы, эсеры, зюган?

Посмотри, до чего я собой

этот список расширил!

Поучаствовать можно

в реальной борьбе.

Голосуй за меня —

потому что я столько натырил,

Что немного останется даже тебе.

– Длинный человек, —

я кричу в ответ,

И комок омерзения щетинится в горле. —

У тебя же, я знаю, и партии нет,

Потому что тебя

с руководства поперли!

Не успел заслужить ты любовь хомяков,

Как отправился в ссылку,

осмеян народом.

И вослед тебе нагло смеялся Сурков,

И сквозь слезы назвал

ты его кукловодом.

Длинный человек

Поднимает свой длинный палец

И, хихикая гнусно, как кузькина мать,

Говорит мне:

– Подрались, потом потрепались.

А теперь я им, видишь, сгодился опять.

Мы – политики,

что нам порядок нормальный!

Вся Россия стоит на крутом рубеже.

Ты ж не хочешь, чтоб Путин,

а чтобы Навальный.

Он еще не натырил, а я-то – уже.

– Уходи, уходи! – говорю задыхаясь.

Но решительно он возражать не дает:

– Ты ж не хочешь, чтоб кровь,

Ты ж не хочешь, чтоб хаос,

Соглашайся тогда на меня, идиот.

Коль не хочешь гражданской войны,

покури и утихни.

Я в политику лезу, свободу любя,

А коль мажешь на то,

что, мол, Прохоров – ихний,

Так ведь ихние все, начиная с тебя. —

Длинный человек, ты прескверный гость.

Эту наглость и сравнивать не с кем.

Я взбешен, разъярен, и летит моя трость

В нос его с логотипом «Онексим».

Месяц умер, синеет в окошке рассвет,

Силуэт мой размазан и смутен,

Я в цилиндре, трусах, никого со мной нет,

Я один. И, естественно, Путин.

Прохоров в Петербурге

По вечерам над ресторанами

Горит февральская заря,

И Прохоров гуляет с фанами,

Как равный с ними говоря.

Он прибыл в град святого Питера,

Трех революций колыбель,

Но не для лыж и винопития,

Поскольку здесь не Куршевель.

Он перед выборной урною

В большой фактически музей,

В столицу славную культурную,

Пришел искать себе друзей.

Команда после выступления

Утомлена морозным днем,

Его, финансового гения,

Спросила: «Где мы отдохнем?

Мы были вотчиною Валиной,

Но все же город мы крутой,

Не до конца еще заваленный

Московской вашей лимитой.

Отведать мы могли бы многого

Из многоумных наших сфер —

От бывшей сцены Товстоногова

До фильма “Фауст”, например».

Он, заслонясь от фотовспышечек

И прессы, вверенной Кремлю,

Им прошептал: «А можно пышечек?

Я очень пышечек люблю.

Как раз сейчас, из зала вышедши,

Окинув взглядом большинство,

Я видел: здесь такие пышечки!»

Но там не поняли его.

Виновны нравы негламурные

Иль просто питерская жесть —

Но там же люди все культурные

И понимают все как есть.

В Москве повсюду нравы мерзкие,

А тут культурен даже снег,

Да и культурой правит Месхиев —

Приличный, в общем, человек.

Тут у читающих и пишущих

Последний, в сущности, редут,

И если кто попросит пышечек —

Его туда и отведут.

И обалдел высокий Прохоров,

Услуге питерской не рад,

И, пышку сдобную попробовав,

Сказал: «Спасибо, Петроград!»

Но, улыбаясь неиспорченно

И всех приветствуя рукой,

Он попросил хотя бы пончика:

Он все же с дыркою такой.

А если с дыркой – значит, видимо,

С ним можно закрутить роман,

Как доказал нам житель Питера

Тополог Гриша Перельман.

Казачья метростроевская

Чернобровая казачка

Не находит нужных слов:

Двухметровая подачка

Направляется в Ростов.

Кандидатом в президенты

Объезжает он страну

И везет с собой презенты

Для Ростова-на-Дону.

Это дело непростое —

Ну чего сюда привезть?

Все имеется в Ростове —

Раки есть, шамайка есть,

А в придачу к той шамайке

Для ретивых языков —

Настоящие нагайки

У поддельных казаков.

Тихий Дон течет исправно

По законам естества,

Ну а деньги – и подавно,

Чай не Питер, не Москва.

Не ловите нас на слове —

Тут Ростов достиг высот: