Гражданин мира, или Письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке - [49]

возвратился, певицы вновь запели, а он опять устремил взор на стену,

но через каких-нибудь полчаса снова удалился из комнаты, на сей раз с

другой певицей. Нет, он и в самом деле очаровательный мужчина!

Вернувшись, он решил откланяться, и вся церемония началась заново.

Папенька хотел проводить его до двери, но полковник поклялся, что

скорее земля разверзнется под ним, чем он позволит папеньке сделать

хотя бы один шаг, и папеньке под конец пришлось уступить. Как только

он перешагнул порог, папенька вышел следом за ним, чтобы посмотреть,

как он сядет на лошадь, и тут они снова добрых полчаса кланялись и

приседали друг перед другом. Полковник все не уезжал, а папенька все

не уходил, пока, наконец, полковник не одержал верх. Зато не успел он

проехать и ста шагов, как папенька выбежал из дому и закричал ему

вслед:

- Доброго пути!

Тогда полковник повернул назад и во что бы то ни стало хотел

проводить папеньку в дом. По приезде домой полковник тотчас же послал

мне в подарок утиные яйца, выкрашенные в двадцать цветов. Такая

щедрость, признаюсь, покорила меня. С тех пор я все время загадываю

судьбу на восьми триграммах {7}, и всякий раз они предвещают мне

удачу. И опасаться мне нужно только одного, чтобы полковник после

свадьбы, когда меня доставят к нему в закрытых носилках и он впервые

увидит мое лицо, не задернул занавеску и не отправил меня обратно к

папеньке. Разумеется, я постараюсь выглядеть как можно лучше. Мы уже

покупаем с маменькой свадебное платье. В волосах у меня будет новый

фэнхуан {8}, клюв которого будет спускаться до самого носа. Модистка,

у которой мы купили его вместе с лентами, бессовестно нас обманула,

поэтому, чтобы успокоить свою совесть, я тоже ее обманула. Согласись,

так и следует поступать в подобных случаях. Остаюсь твоей, моя

дорогая,

вечно преданной

ЯОВОЙ.

Письмо XL

[Среди англичан не перевелись еще поэты, хотя они и пишут прозой.)

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Об английских поэтах ты неизменно говорил с большим уважением, полагая, что в искусстве своем они не уступают не только грекам и римлянам, но даже и китайцам. Но теперь даже сами англичане считают, что поэты у них повывелись, и они ежечасно оплакивают упадок вкуса и отсутствие талантов. Пегас, говорят англичане, видно, сбросил с себя узду, и нынешние наши барды пытаются направить его полет к небесам, уцепившись за его хвост.

И все-таки, мой друг, такие суждения услышишь только среди невежд; люди с истинным вкусом полагают, что поэты в Англии есть и по сей день и что некоторые из них ничуть не уступают своим предшественникам, а, быть может, даже и превосходят их. Невежды считают, что поэзию создают строки с определенным числом слогов, так что пустенькая мысль укладывается в строфы с одинаковым числом строк, завершающихся рифмой. Я же, не в пример им, не представляю себе поэзии без неподдельного чувства, богатства воображения, лаконичности, естественности описаний и благозвучности. Только это может взволновать меня и растрогать.

Если мое представление о поэзии справедливо, то англичане в наши дни не столь уж бедны поэтическими дарованиями, как им это кажется. Я знаю несколько истинных, хотя и непризнанных, поэтов, которые наделены душевной силой, возвышенностью чувств и величавостью слога, то есть тем, что делает поэта поэтом. Многие из нынешних сочинителей од, сонетов, трагедий и стихотворных загадок и в самом деле не заслуживают этого имени, хотя они постоянно из года в год бряцают рифмами и подсчитывают слоги. Зато их Джонсоны {1} и Смоллеты {2} - настоящие поэты, хотя, насколько мне известно, за всю жизнь они не сочинили ни одного стихотворения {3}.

В любом молодом языке назначение поэтов и прозаиков различно: поэты всегда выступают первыми, они ^идут неторными путями, обогащают национальную сокровищницу языка и совершают на этом поприще все новые и новые подвиги. Прозаики следуют за ними с большей осмотрительностью и, хотя они не столь торопливы, зато тщательно оберегают любую полезную или любезную читателю находку. Когда же мощь и возможности языка проявились в должной мере и поэт отдыхает от своих трудов, тогда-то его обгоняет неутомимый собрат по искусству. С той минуты свойства, присущие обоим, сочетаются в прозаике; пламень поэтического вдохновения загорается в историке и ораторе, и у поэта не остается иных достоинств, кроме метра и рифмы. Так во времена упадка древней европейской словесности Сенека, хотя и писавший прозой {4}, был не меньшим поэтом, чем Лукан {5}, а Лонгин {6}, сочинявший трактаты, превосходил возвышенностью Аполлония Родосского {7}.

Из всего этого следует, что поэзия в нынешней Англии не иссякла, л лишь изменила свое обличье, по сути своей оставшись прежней. Можно только спорить о том, что предпочесть: стихотворную форму, которой пользовались лучшие писатели прошлого, или прозу хороших нынешних писателей. На мой взгляд, следует предпочесть творения прошлого: они подчинялись ограничениям, налагаемым стихотворным размером и рифмой, но ограничения эти не только не препятствовали, но, напротив, споспешествовали выразительности чувств и возвышенности стиля. Обузданное воображение можно уподобить фонтану, который тем выше стремит струю, чем уже отверстие. В истинности этого наблюдения, справедливого для всех языков, убеждается на собственном опыте любой хороший писатель, и все же объяснить, отчего так происходит, пожалуй, столь же трудно, как холодному таланту извлечь урок из этого открытия.