Гражданин мира, или Письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке - [12]

Чем богаче страна, тем, говоря языком политики, крепче сплочены ее граждане. Роскошь - дочь всего общества, и человек, склонный к ней, для обретения счастья нуждается в услугах тысячи разных мастеров, а посему хорошим гражданином скорее станет тот, кто связан личным интересом с многими соотечественниками, чем аскет, живущий особняком.

Стало быть, как ни рассматривай мы роскошь, мы всякий раз убеждаемся в ее полезности - она обеспечивает трудом тысячи рук, от природы слишком слабых для других более утомительных ремесел, она дает занятие многим людям, которые иначе пребывали бы в праздности, она открывает новые пути к счастью без посягательств на чужое достояние. А потому у нас есть полное право взять роскошь под свою защиту; и поныне непреложны рассуждения Конфуция, сказавшего, что следует наслаждаться жизненными благами в той мере, в какой это совместимо с нашим благополучием и преуспеянием других; и тот, кто открывает новое удовольствие, является одним из самых полезных членов общества.

Письмо XII

[Похоронные церемонии англичан. Их пристрастие к льстивым эпитафиям.}

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

От описания погребального обряда дауров, которые почитают себя самым просвещенным народом в мире, я должен перейти к описанию похоронных обычаев англичан, почитающих себя не менее просвещенными. Бесчисленные церемонии у постели больного представляются мне неопровержимым доказательством испытываемого ими страха. Спроси любого англичанина, боится ли он смерти, и он ответит решительным "нет"; однако, понаблюдай за его поведением во время болезни, и увидишь, что его уверения лживы.

Китайцы в подобных обстоятельствах ведут себя куда искреннее: им ненавистна мысль о смерти, и они не скрывают своего ужаса. Значительную часть жизни они посвящают заботам о своих будущих похоронах. Небогатый ремесленник тратит половину своего заработка на приобретение могилы лет за двадцать до того, как она может ему понадобиться, и отказывает себе в самом необходимом, чтобы ни в чем не нуждаться, когда ему уже ничего не будет нужно.

Но кто в Англии воистину заслуживает жалости, так это знатные люди, затем что умирают они при самых печальных обстоятельствах. Здесь взято за правило никогда не сообщать человеку, что дни его сочтены. Посылают за врачом, зовут священника, безмолвная торжественность воцаряется у ложа больного. Несчастный в агонии и ждет от близких сострадания, но никто не скажет ему прямо, что он умирает. Если это человек состоятельный, родственники заботливо просят его, чтобы он составил завещание для своего душевного спокойствия. Затем его уговаривают допустить к себе священника, ибо того требуют приличия. Друзья удаляются потому лишь, что им тяжело видеть его страдания. Одним словом, прибегают к тысяче уловок, чтобы вынудить человека сделать то, что он и без того согласился бы сделать, если бы ему сказали без обиняков:

- Сэр, ваш недуг неисцелим, так обратите же свои мысли к смерти. Но и это еще не все. Комната погружена в полумрак, дом оглашают стенания жены, плач детей, рыдания слуг и вздохи друзей. У постели больного неотлучно находятся священники и врачи в черном платье, и только факел тускло освещает все вокруг. Такая мрачная торжественность устрашит любого храбреца. Боясь испугать умирающего, англичане делают все, чтобы привести его в ужас. Странными поступками оборачиваются человеческие предрассудки! Так мучить тех, кого любишь, из ложно понятого сострадания!

Теперь ты видишь, друг мой, сколь противоречив характер этих островитян. Под воздействием честолюбия, жажды мести или разочарования они встречают смерть с завидной отвагой: тот, кто на одре болезни трепещет при виде врача, способен бесстрашно броситься на штурм вражеского бастиона или хладнокровно удавиться на собственной подвязке.

Страсть европейцев к пышным погребениям столь же сильна, как у китайцев. Когда умирает лавочник, гробовщик подрумянивает страшное лицо покойника и укладывает его получше для всеобщего обозрения; это называется у них - прощание с покойным. Поглазеть на это печальное зрелище сбегаются все городские бездельники и исполняются отвращением к усопшему, которого презирали при жизни. Бывает даже, что тот, кто не пожертвовал бы шиллинга, чтобы спасти самого близкого друга, завещает тысячи на то, чтобы украсить свой разлагающийся труп. Мне рассказывали об одном злодее, который, разбогатев ценой крови, завещал, чтобы прощание с ним было устроено самым торжественным образом. Тем самым он выставил себя к позорному столбу, вместо того чтобы незаметно кануть в забвение.

Когда человек похоронен, возникает новая забота: сочинение эпитафии. Чем больше она льстит, тем почитается лучше. Обычно оказание этой услуги берут на себя те родственники, которые получают львиную долю наследства и льстят в зависимости от степени своей радости. Когда читаешь эти надгробные жизнеописания, невольно думаешь, что смерть воистину уравнивает всех, затем что все без исключения изображаются образцовыми христианами, примерными соседями и честнейшими людьми своего времени. На европейском кладбище ты всегда испытываешь удивление: как могло случиться, что человечество, ведущее свой род от столь, благородных предков, пало так низко? Каждая могила взывает к вашей скорби и благоговению. Одного усопшего эпитафия славит за набожность, хотя в церкви он впервые очутился лишь покойником, второго - за редкий поэтический дар, хотя при жизни он был известен только своей глупостью, третьего - за удивительный ораторский талант, тогда как он отличался одним бесстыдством, четвертого - за ратную доблесть, которая проявлялась лишь в драках с городской стражей. А некоторые сами сочиняют себе эпитафии и взывают к доброжелательству прохожего. Поистине, каждого человека следует смолоду учить сочинению собственной эпитафии: пусть он облечет ее в самые лестные выражения, а потом всей своей жизнью постарается ее заслужить.