Гражданин Империи Иван Солоневич - [72]

«Уволить, как засидевшегося, малограмотного, не имеющего никакого отношения к физкультуре, заделавшегося инструктором и ничем себя не проявившего».[289]

Очевидно, припомнили и женские футбольные команды, и строптивость нрава, и славу «гонорарщика», и длительные разъезды по городам и весям Отчизны. Так или иначе, но союз совторгслужащих остался в прошлом — и Солоневич переходит вроде бы на такую же должность физкультурного инструктора в объединение промысловой кооперации — однако спускается на несколько ступенек ниже в столичной чиновничьей иерархии. Но советская карьера в этот момент волнует его меньше всего. Так что вряд ли можно считать случайным, что единственный, наверное, след пребывания Ивана Лукьяновича в организации кооператоров — это статья в журнале «Физкультура и спорт»[290], которая является дополнительным подтверждением тому факту, что Солоневич покинул ССТС в 1930, а не в 1931 году.

Судя по всему, среди промысловиков он проработал недолго. Последние годы в Советской России жил исключительно литературным трудом, будучи членом профсоюза полиграфического производства.[291]

БЕЖАТЬ ЛЮБЫМ СПОСОБОМ

За благопристойным фасадом существования лояльного советского гражданина скрывалось желание покинуть рай трудящихся всего мира. Желание это не было вызвано какими-то конкретными обстоятельствами, но оно не покидало Ивана Солоневича с момента пробуждения в одесском сыпнотифозном госпитале.

И первым вопросом, который обсуждался семьей Солоневичей после воссоединения в Одессе в 1920 году, был вопрос о побеге за границу. В статье «Большевизм и женщина», написанной в эмиграции, Иван Лукьянович вспоминал:

«Планы носили, так сказать, строго легальный характер. Бежать пешком с шестилетним ребенком не было никакой возможности. Планы были довольно однообразными: устроиться где-нибудь в порту, на таможне, на границе, так, чтобы до заграницы оставалось несколько шагов. Но в эти места пускали людей только с проверенными биографиями. У меня не было никакого желания предъявлять свою биографию на благоусмотрение ВЧК»[292].

Одесские чекисты, как мы помним, к биографии нашего героя все-таки прикоснулись, но благодаря пресловутому Шпигелю, все обошлось.

В практической плоскости, тема побега возникла после приезда из Севастополя Бориса Лукьяновича. Известно, что в 1921 году он встречался с нижегородскими скаутами Борисом Зеленовым, Владимиром Добровольским и Вульфом (Владимиром) Гуревичем, пытавшимися эмигрировать через Одессу. Но перейти границу не удалось.

Кстати, Зеленов некоторое время спустя организовал в подмосковной Салтыковке коммуну скаутов-нижегородцев, в этой коммуне жил впоследствии и Гуревич. Так что Иван Лукьянович, возможно, отнюдь не случайно направился в 1926 году на поиски жилья именно в этот пригород Москвы. А все трое нижегородцев, как и Борис Солоневич, были арестованы в 1926-м и приговорены к различным срокам.

«План был изменен, — сообщает И. Л. — Решили перебраться в Москву с очень туманными перспективами попасть на заграничную службу. Однажды эти перспективы были совсем близки к реализации. Мне предложили занять место заведывающего клубом советского торгпредства в Англии, и я пришел домой, преисполненный самых радужных надежд. Утром на другой день я прочел в газетах о так называемом налете на «Аркос» и о разрыве дипломатических сношений между Россией и Англией. Розовые надежды были отодвинуты до следующей оказии»[293].

Дело «Аркос» было самым громким дипломатическим скандалом 1920-х годов в Европе. Советская торговая компания (ARCOS — All Russia Cooperative Society, Ltd.), имевшая свою контору в Лондоне, была разоблачена как шпионская группа. Налет полиции на офис и склады компании состоялся в мае 1927 года.

Следующей оказии Солоневичи ждали почти год.

«Естественно, напрашивается вопрос: почему вот именно нам так приспичило бежать? — объяснял свою позицию Иван Лукьянович русским эмигрантам. — Почему миллионов полтораста русских людей более или менее мирно продолжают жить в границах этого рая…

<…> Такого рода вопрос будет неправилен уже по самой своей форме. Если бы мы могли себе представить полную свободу отъезда из СССР заграницу, то территорию одной шестой части земной суши покинули бы прежде всего мужики, потом рабочие, потом интеллигенция. На некоторое время остались бы коммунисты и евреи — потом уехали бы и они — ибо не осталось бы ни спин, ни шей, на которых можно было бы делать мировую революцию. Такая возможность, конечно, совершенно утопична. Но я все-таки не видал людей — ни мужиков, ни рабочих, ни даже евреев и коммунистов, — которые под тем или иным предлогом не тянулись бы куда-то из СССР. У мужика и рабочего это формулируется очень просто: удрать куда глаза глядят. У еврея и коммуниста — это принимает более дипломатические формы: хорошо бы поехать заграницу в командировку, отдохнуть, набраться сил для дальнейшего продолжения великой и бескровной. <…> Но удрать хотят все»[294].

Ивана Солоневича, конечно, очень легко обвинить в пристрастности, «зоологическом антикоммунизме» и прочем субъективизме. Сегодняшний сторонник теории под условным названием «все это наша история», утверждающий, что при Советской власти были ведь достижения, и не нужно, мол, все представлять в черном свете, способен допустить, что при сохранении действительной лояльности к большевицкому режиму товарищ Солоневич мог не опасаться за свою жизнь и жизни членов своей семьи. И преспокойно трудиться на благо социалистического Отечества.