Гражданин Империи Иван Солоневич - [71]

4. В газету «Социалистическое Земледелие» — о дирекции совхоза вообще.

5. В «Красный Транспортник» — о том, как совхоз перевыполняет планы дорожного строительства.

6. В журнал Автодора — приблизительно о том же.

В наиболее благоприятных случаях удавалось снимать урожай с двенадцати журналов, перечислять которые было бы долго и скучно.

И, помимо всего этого, всякая дирекция совхоза — а) накормит и б) даст аванс под те фотографии, которые я должен буду прислать ей из Москвы (всегда присылал).

Впрочем, иногда со всеми этими ударниками и перевыполнениями получалась совсем прискорбная чепуха. Так: дали мне командировку по заволжским совхозам с присовокуплением свирепой директивы — тогда была именно такая директива: «бить по расхлябанности и разгильдяйству». Я поехал. Пока я ездил, выискивая лодырей и разгильдяев — это были нетрудные поиски, — пока я приехал в Москву, директива уже переменилась. ЦК партии предписал: на страницах всей советской прессы показать «примеры работы», описать лучших ударников и энтузиастов. Положение было пиковое: откуда я этих ударников могу взять?

Возникли некоторые переговоры с редакцией «Социалистического Земледелия». Я сказал, что ударники ударниками, но ведь ездил-то я по вашей же командировке и по вашим же желаниям. Редакция нашла поистине соломоново решение: все мои разгильдяи, лодыри и бесхозяйственники были помещены в качестве ударников и энтузиастов: кто его там разберет. Редакция несколько переделала подписи под фотографиями — я несколько переделал текст своих очерков. Я не знаю, что именно испытывали эти разгильдяи и лодыри, увидав в газете свои фотографии и свои жизнеописания, но полагаю, что они были удивлены. Приятно удивлены, конечно».[284]

Маленький секрет Солоневича удалось разгадать — список изданий не был бы столь велик, если бы почти все эти редакции не помещались по одному адресу — в том самом Дворце Труда на Солянке, где работал и он, и его супруга, и… Ильф с Петровым в газете «Гудок». Так что литературного Остапа Бендера Иван Лукьянович упоминает совершенно не случайно, ведь именно по коридорам Дворца Труда «великий комбинатор» убегал от мадам Грицацуевой. Не говоря уже о том, что и родился на свет литературный герой именно в этих стенах.

Халтура халтурой, но что подкупает в очерках Солоневича, так это то, что и в них он старался оставаться самим собой — с некоторой поправкой на внешние обстоятельства. Иногда из этих рамок он находил очень изящные выходы. Вот один только пример — концовка корреспонденции «Дагнаркомздрав борется с малярией кабинетным порядком», опубликованной в «Медицинском Работнике»:

«Злейший враг социалистического строительства Дагестана — малярийный комар — должен быть беспощадно ликвидирован».[285]

Благодаря командировкам, Солоневич полгода мог проводить в поездках, вдали от суетной Москвы. Зимой, однако, он ездил редко, но и на службе появлялся, когда вздумается. Зимние его воспоминания о Салтыковке были таковы:

«В сенях моей мансарды всегда стоял десяток пар лыж, и у меня собиралась самая невероятная и, казалось бы, несовместимая публика. Каким-то таинственным российским образом она все-таки совмещалась: чекист Преде, милый батюшка из микроскопической салтыковской церковушки, главный и самый бескорыстный друг Советской России м-р Инкпин, регулярно приезжавший в Москву, чтобы выклянчить очередную субсидию и получить очередную директиву, секретарь ЦК английской компартии м-р Горнер, наезжавший то на покаяние, то на поклонение, некоторые люди, удобно скрывавшиеся за этим прикрытием от небезызвестного недреманного ока, и много всякой молодежи… Ответственные приезжали походить на лыжах и привозили с собой еду и пития — больше питий, чем еды; молодежь уписывала ворон, которых я стрелял из малокалиберной винтовки; Преде подымал свою стопочку и говорил: «Ну-ка, батюшка, благословите еще по единой»…»[286]

Этому райскому житию рано или поздно должен был придти конец. Он наступил весной 1930 года. Правда, И. Л. писал, что работал в ССТС до 1931 года, но имеющиеся в нашем распоряжении факты, говорят о том, что увольнение произошло на год раньше. Вот в конце марта 1930 года Солоневич публикует в «Нашей газете» обязательную заметку под названием «Физкультурники — на чистку!».[287] А вот — через две недели сам попадает «под раздачу» — на собраниях сотрудников ЦК ССТС и редакции газеты совместно с рабочей бригадой.

«На собрании назывались имена людей, отлынивающих от работы», — бесстрастно констатирует «Наша газета». И далее приводит список подлежащих чистке, в середине которого встречаем знакомую фамилию: «Солоневич — недогруженный и нежелающий помогать в работе другим».[288]

Иван Лукьянович по прошествии лет вспоминал об этом эпизоде биографии с присущим ему чувством юмора:

«Мне, по-видимому, удалось установить всесоюзный рекорд «засиживанья». Я просидел на одном месте почти шесть лет. Правда, место было, так сказать, вне конкуренции: физкультура. Ей все время сочувствуют, и никто ничего не понимает. И все же на шестой год меня вышибли. И в отзыве комиссии по чистке было сказано (буквально):